|
-- Благослови-ко, господи! -- умиленно воскликнул Кононов. -- Отдай кормовую! Вперед! -- командовал капитан. Огромный "Илья Муромец" могучим вздохом выпустил в борт пристани густой клуб белого пара и плавно, лебедем, двинулся против течения. -- Эк пошел! -- с восхищением сказал коммерции советник Луп Резников, человек высокий, худой и благообразный. -- Не дрогнул! Как барыня в пляс!.. -- Левиафан! -- благочестиво вздыхая, молвил рябой и сутулый Трофим Зубов, соборный староста, первый в городе ростовщик. День был серый; сплошь покрытое осенними тучами небо отразилось в воде реки, придав ей холодный свинцовый отблеск. Блистая свежестью окраски, пароход плыл по одноцветному фону реки огромным, ярким пятном, и черный дым его дыхания тяжелой тучей стоял в воздухе. Белый, с розоватыми кожухами, ярко-красными колесами, он легко резал носом холодную воду и разгонял ее к берегам, а стекла в круглых окнах бортов и в окнах рубки ярко блестели, точно улыбаясь самодовольной, торжествующей улыбкой. -- Господа почтенная компания! -- сняв шляпу с головы, возгласил Кононов, низко кланяясь гостям. -- Как теперь мы, так сказать, воздали богу -- богови, то позвольте, дабы музыканты воздали кесарю -- кесарево! И, не ожидая ответа гостей, он, приставив кулак ко рту, крикнул: -- Музыка! "Славься" играй! Военный оркестр, стоявший за машиной, грянул марш. А Макар Бобров, директор купеческого банка, стал подпевать приятным баском, отбивая такт пальцами на своем огромном животе: -- Славься, сла-авься, наш русский царь -- тра-ра-та! Бум! -- Прошу, господа, за стол! Пожалуйте! Чем бог послал... Покорнейше прошу... -- приглашал Кононов, толкаясь в тесной группе гостей. Их было человек тридцать, все солидные люди, цвет местного купечества. Те, которые были постарше, -- лысые и седые, -- оделись в старомодные сюртуки, картузы и сапоги бутылками. Но таких было немного: преобладали цилиндры, штиблеты и модные визитки. Все они толпились на носу парохода и постепенно, уступая просьбам Кононова, шли на корму, покрытую парусиной, где стояли столы с закуской. Луп Резников шел под руку с Яковом Маякиным и, наклонясь к его уху, что-то нашептывал ему, а тот слушал и тонко улыбался. Фома, которого крестный привел на торжество после долгих увещаний, -- не нашел себе товарища среди этих неприятных ему людей и одиноко держался в стороне от них, угрюмый и бледный. Последние два дня он в компании с Ежовым сильно пил, и теперь у него трещала голова с похмелья. Ему было неловко в солидной компании; гул голосов, гром музыки и шум парохода -- все это раздражало его. Он чувствовал настоятельную потребность опохмелиться, и ему не давала покоя мысль о том, почему это крестный был сегодня так ласков с ним и зачем привел его сюда, в компанию этих первых в городе купцов? Зачем он так убедительно уговаривал, даже упрашивал его идти к Кононову на молебен и обед? Приехав на пароход во время молебна, Фома стал к сторонке и всю службу наблюдал за купцами. |
