|
.. Всего больше берегись тихоньких -- они, как пьявки, впиваются в мужчину, -- вопьется и сосет, и сосет, а сама все такая ласковая да нежная. Будет она из тебя сок пить, а себя сбережет, -- только даром сердце тебе надсадит... Ты к тем больше, которые, как я вот, -- бойкие! Такие -- без корысти живут... Она действительно была бескорыстна. В Перми Фома накупил ей разных обновок и безделушек. Она обрадовалась им, но, рассмотрев, озабоченно сказала: -- Ты не больно транжирь деньги-то... смотри, как бы отец-то не рассердился!.. Я и так... и безо всего люблю тебя... Уже ранее она объявила ему, что поедет с ним только до Казани, где у нее жила сестра замужем. Фоме не верилось, что она уйдет от него, и когда -- за ночь до прибытия в Казань -- она повторила свои слова, он потемнел и стал упрашивать ее не бросать его. -- А ты прежде время не горюй, -- сказала она. -- Еще ночь целая впереди у нас... Простимся мы с тобой, тогда и пожалеешь, -- коли жалко станет!.. Но он все с большим жаром уговаривал ее не покидать его и наконец заявил, что хочет жениться на ней. -- Вот, вот... так! -- И она засмеялась. -- Это от живого-то мужа за тебя пойду? Милый ты мой, чудачок! Жениться захотел, а? Да разве на таких-то женятся? Много, много будет у тебя полюбовниц-то... Ты тогда женись, когда перекипишь, когда всех сластей наешься досыта -- аржаного хлебца захочется... вот когда женись! Замечала я -- мужчине здоровому, для покоя своего, нужно не рано жениться... одной жены ему мало будет, и пойдет он тогда по другим... Ты должен для своего счастья тогда жену брать, когда увидишь, что и одной ее хватит с тебя... Но чем больше она говорила, -- тем настойчивее и тверже становился Фома в своем желании не расставаться с ней. -- А ты послушай-ка, что я тебе скажу, -- спокойно сказала женщина. -- Горит в руке твоей лучина, а тебе и без нее уже светло, -- так ты ее сразу окуни в воду, тогда и чаду от нее не будет, и руки она тебе не обожжет... -- Не понимаю я твоих слов... -- А ты понимай... Ты мне худого не сделал, и я тебе его не хочу... Вот и ухожу... Трудно сказать, чем бы кончилась эта распря, если бы в нее не вмешался случай. В Казани Фома получил телеграмму от Маякина, он кратко приказывал крестнику: "Немедленно выезжай пассажирским". У Фомы больно сжалось сердце, и через несколько часов, стиснув зубы, бледный и угрюмый, он стоял на галерее парохода, отходящего от пристани, и, вцепившись руками в перила, неподвижно, не мигая глазами, смотрел в лицо своей милой, уплывавшей от него вдаль вместе с пристанью и с берегом. Пелагея махала ему платком и все улыбалась, но он знал, что она плачет. От слез ее вся грудь рубашки Фомы была мокрая, от них в сердце его, полном угрюмой тревоги, было тяжко и холодно. |
