|
Он к нам и обратится, скажет: "Пожалуйста, господа, помогите!" А мы ему: "Позвольте нам простору для работы! Включите нас в строители оной, самой жизни!" И как только он нас включит -- тогда-то мы и должны будем единым махом очистить жизнь от всякой скверны и разных лишков. Тогда государь император воочию узрит светлыми очами, кто есть ему верные слуги и сколько они в бездействии рук ума в себе накопили... Понял? -- Как же не понять! -- воскликнул Фома. Когда крестный говорил о чиновниках, он вспомнил о лицах, бывших на обеде, вспомнил бойкого секретаря, и в голове его мелькнула мысль о том, что этот кругленький человечек, наверно, имеет не больше тысячи рублей в год, а у него, Фомы, -- миллион. Но этот человек живет так легко и свободно, а он, Фома, не умеет, конфузится жить. Это сопоставление и речь крестного возбудили в нем целый вихрь мыслей, но он успел схватить и оформить лишь одну из них. -- В самом деле -- для денег, что ли, одних работаешь? Что в них толку, если они власти не дают. -- Ага! -- прищурив глаз, сказал Маякин. -- Эх! -- обиженно воскликнул Фома. -- Как же это отец-то? Говорили вы с ним? -- Двадцать лет говорил... -- Ну, и что он? -- Не доходила до него моя речь... темечко у него толстовато было, у покойного... Душу он держал нараспашку, и ум у него глубоко сидел... Н-да, сделал он промашку... Денег этих весьма и очень жаль... -- Денег мне не жаль... -- Ты бы попробовал нажить хоть десятую долю из них да тогда и говорил... -- Я могу войти? -- раздался за дверью голос Любы. -- Можешь... -- ответил отец. -- Вы сейчас закусывать станете? -- спросила она, входя. -- Давай... Она подошла к буфету и загремела посудой. Яков Тарасович посмотрел на нее, пожевал губами и вдруг, хлопнув Фому ладонью по колену, сказал ему: -- Так-то, крестник! Вникай... Фома ответил ему улыбкой и подумал про себя: "А умен... умнее отца-то..." И тотчас же сам себе, но как бы другим голосом ответил: "Умнее, но -- хуже..." V. Двойственное отношение к Маякину все укреплялось у Фомы: слушая его речи внимательно и с жадным любопытством, он чувствовал, что каждая встреча с крестным увеличивает в нем неприязненное чувство к старику. Иногда крестный возбуждал у крестника чувство, близкое к страху, порой даже физическое отвращение. Последнее обыкновенно являлось у Фомы тогда, когда старик был чем-нибудь доволен и смеялся. От смеха морщины старика дрожали, каждую секунду изменяя выражение лица; сухие и тонкие губы его прыгали, растягивались и обнажали черные обломки зубов, а рыжая бородка точно огнем пылала, и звук смеха был похож на визг ржавых петель. |
