|
- Это он уж очень размахнулся, - заметил Грангузье, - на чужой каравай рта не разевай. Времена нынче не те, чтобы завоевывать королевства в ущерб ближнему своему, брату во Христе. Он берет пример с древних, со всех этих Геркулесов, Александров Македонских, Ганнибалов, Сципионов, Цезарей и прочих, но ведь это противоречит евангельскому учению, а по евангельскому учению нам надлежит охранять и оборонять собственные наши земли, владеть ими и править, а не вторгаться с враждебными целями в чужие, и что в былые времена у сарацин и варваров именовалось подвигами, то ныне мы зовем злодейством и разбоем. Сидеть бы ему у себя дома и блюсти в нем порядок, как подобает королю, а не осквернять мой дом и не грабить его дотла, ибо, блюдя надлежащий порядок, он приумножил бы свое достояние, обирая же меня, он сам разорится. Идите с богом, живите по правде, указывайте вашему королю на его оплошности и ни в коем случае не давайте ему советов, исходя только из собственной выгоды, ибо вместе с общим достоянием всегда гибнет и частное. Что же касается причитающегося с вас выкупа, то я с вас его не возьму, а кроме того, велю возвратить вам коня и оружие. Вот как должны поступать соседи и старинные друзья, тем более что распря наша не есть еще настоящая война, - вспомним, что Платон в книге пятой _De rep._, говоря о вооруженных столкновениях греков между собой, вместо слова "война" употребляет слово "смута" и советует, если уж случится такая напасть, соблюдать величайшую умеренность. Если вы, однако, называете это войной, то все же это война поверхностная, она не проникла в тайники наших душ, ибо честь ни у кого из нас не была задета, и в общем речь идет лишь о том, чтобы исправить ошибку, допущенную нашими людьми, то есть и вашими и нашими, на каковую ошибку вам следовало посмотреть сквозь пальцы, даже если б она была вам доподлинно известна, так как повздорившие скорее заслуживали презрения, а не внимания, и по отношению к ним можно было ограничиться возмещением убытков, чт_о_ я, со своей стороны, и предложил. Пусть нас рассудит всеправедный господь, а я готов молить его о том, чтобы он послал мне смерть и на моих глазах уничтожил все мое достояние, только бы ни мне, ни людям моим ни в чем его не прогневить. Сказавши это, Грангузье подозвал монаха и при всех у него спросил: - Брат Жан, любезный мой друг, это вы взяли в плен присутствующего здесь военачальника Фанфарона? - Ваше величество, - отвечал монах, - он перед вами, он совершеннолетний, в здравом уме, пусть он сам и расскажет. Тогда Фанфарон сказал: - Так, государь, это он взял меня в плен, я открыто признаю себя его пленником. - Вы с него требуете выкупа? - спросил монаха Грангузье. - Нет, - отвечал монах. |
