|
394
Я слушаю в сладостной дрожи, любуясь, как степью — монгол, когда из пустого в порожнее божественный льется глагол.
395
Я много лет себя искал во многом множестве занятий и вдруг нашел: держа стакан с подругой около кровати.
396
Вот человек. При всяком строе болел, работал, услаждался и загибался, не усвоив, зачем он, собственно, рождался
397
Радостнее дни б мои текли, я бы не печалился, мудила, если б ось вращения земли через мой пупок не проходила.
398
Если стих не рвется на пространство, большее, чем видит злоба дня, то страдает печенью от пьянства Прометей бенгальского огня.
399
Известно всем теперь отныне из наших опытов крутых: союз мерзавцев со святыми опасен только для святых.
400
Вдруг смешно до неприличия в душной тьме кромешных дней: чем трагедия трагичнее, тем фрагменты в ней смешней.
401
Увы нашей бренной природе: стареем, ветшая, как платья, и даже пороки проходят, и надо спешить потакать им.
402
Терпимость Бога в небесах — терпенье по необходимости: Он создал сам и терпит сам наш нестерпимый дом терпимости.
403
Люблю сидеть в уюте света, вина, тепла и жирной утки, где разглагольствуют эстеты, а им внимают эстетутки.
404
Не зря слывя за совратителя, всегда и всюду злой еврей ожидовлял путем соития иноплеменных дочерей.
405
Часы летят, как космонавты, спаляя месяцы дотла, ползут в глухое послезавтра позавчерашние дела.
406
Еще не чужды мы греху, но песни главные отпеты, и у детей горит в паху огонь бессмертной эстафеты.
407
Есть личности — святая простота играет их поступки, как по нотам, наивность — превосходная черта, присущая творцам и идиотам.
408
Лицо нещадно бороздится следами болей и утрат, а жопа — нежно гладколица, поскольку срет на все подряд.
409
Кровава и гибельна резкая ломка высоких и древних запретов, Россия сказала об этом негромко, поскольку убила поэтов.
410
В повадках светит седина, в зубах — нехватка до комплекта, душа проедена до дна свирепой молью интеллекта. |
