|
335
Сколько раз мне память это пела в каменном гробу тюремных плит: гаснет свет, и вспыхивает тело, и душа от нежности болит.
336
Судьба нам посылает лишь мотив, неслышимой мелодии струю, и счастлив, кто узнал и ощутил пожизненную музыку свою.
337
Познать наш мир — не означает ли постичь Создателя его? А этим вольно и нечаянно мы посягаем на Него.
338
Неволя силу уважает с ее моралью немудрящей, и слабый сильных раздражает своей доступностью дразнящей.
339
В эпохи покоя мы чувствами нищи, к нам сытость приходит, и скука за ней; в эпохи трагедий мы глубже и чище, и музыка выше, и судьбы ясней.
340
Жаль, натура Бога скуповата, как торговка в мелочной палатке: старость — бессердечная расплата за года сердечной лихорадки.
341
Тоска и жажда идеала Россию нынче обуяла: чтоб чист, высок, мечтой дышал, но делать деньги не мешал.
342
Я уверен, что любая галерея фотографий выдающихся людей с удовольствием купила бы еврея, не имеющего собственных идей.
343
Ни болтуном, ни фарисеем я не сидел без дел в углу, я соль сажал, и сахар сеял, и резал дымом по стеклу.
344
В жизни надо делать перерывы, чтобы выключаться и отсутствовать, чтобы много раз, покуда живы, счастье это заново почувствовать.
345
Не так обычно страшен грех, как велико предубеждение, и кто раскусит сей орех, легко вкушает наслаждение.
346
Отцы сидят в тюрьме за то, что крали а дети станут воры без отцов. Об этой чисто басенной морали подумает ли кто в конце концов?
347
Что в раю мы живем голубом и что каждый со всеми согласен, я готов присягнуть на любом однотомнике сказок и басен.
348
Все мысли бродят летом по траве и плещутся в реке под синим небом, цветут у нас ромашки в голове, и поле колосится юным хлебом.
349
Ушли в былое плоти танцы, усладам тела дан отбой, душа оделась в жесткий панцирь и занялась самой собой.
350
Увы, казенная казна порой тревожит наши чувства ничуть не меньше, чем козла тревожит сочная капуста. |
