|
Минуют сроки заточения, свобода поезд мне подкатит, и я скажу: «Мое почтение!» — входя в пивную на закате. Подкинь, Господь, стакан и вилку, и хоть пошли опять в тюрьму, но тяжелее, чем бутылку, отныне я не подниму.
Загорск — Волоколамск — Ржев — Калуга — Рязань — Челябинск — Красноярск 79-80 гг. В лагере я стихов не писал, там я писал прозу. Сибирский дневник. Часть первая
382
Судьбы моей причудливое устье внезапно пролегло через тюрьму в глухое, как Герасим, захолустье, где я благополучен, как Муму.
383
Все это кончилось, ушло, исчезло, кануло и сплыло, а было так нехорошо, что хорошо, что это было.
384
Живя одиноко, как мудрости зуб, вкушаю покоя отраду: лавровый венок я отправил на суп, терновый — расплел на ограду.
385
Приемлю тяготы скитаний, ничуть не плачась и не ноя, но рад, что в чашу испытаний теперь могу подлить спиртное.
386
Все смоет дождь. Огонь очистит. Покроет снег. Сметут ветра. И сотни тысяч новых истин на месте умерших вчера взойдут надменно.
387
С тех пор как я к земле приник, я не чешу перстом в затылке, я из дерьма сложил парник, чтоб огурец иметь к бутылке.
388
Живу, напевая чуть слышно, беспечен, как зяблик на ветке, расшиты богато и пышно мои рукава от жилетки.
389
Навряд ли кто помочь друг другу может, мы так разобщены на самом деле, что даже те, кто делит с нами ложе, совсем не часто жизни с нами делят.
390
Я — ссыльный, пария, плебей, изгой, затравлен и опаслив, и не пойму я, хоть убей, какого хера я так счастлив.
391
Я странствовал, гостил в тюрьме, любил, пил воздух, как вино, и пил вино, как воздух, познал азарт и риск, богат недолго был и вновь бездонно пуст. Как небо в звездах.
392
Я клянусь всей горечью и сладостью бытия прекрасного и сложного, что всегда с готовностью и радостью отзовусь на голос невозможного.
393
Не соблазняясь жирным кусом, любым распахнут заблуждениям, в несчастья дни я жил со вкусом, а в дни покоя — с наслаждением.
394
Я снизил бытие свое до быта, я весь теперь в земной моей судьбе, и прошлое настолько мной забыто, что крылья раздражают при ходьбе. |
