– Ладно, – сказал Пастух. – Заступай в караул, докладывай каждый час.

Сергей ушел, а Артист присел в темноте на склоне высокого бугра и внимательно всмотрелся в ту сторону, откуда, как он сказал другу, чувствовал направленный на них взгляд.

Было тихо, звенели комары, и он прихлопывал их то на руке, то на шее, то на щеке. Может, и правда мерещится? Семен сидел и смотрел, вслушиваясь в легкие ночные звуки леса, любуясь красотой серебристых лунных стволов берез, когда ощутил вдруг позади себя движение и осторожные, легкие шаги.

Он мгновенно припал к земле в тени густого куста. Шаги приближались… Отлично натренированный, Злотников бесшумно откатился в сторону. Но из кустов в голубоватый лунный луч вошел Боцман в своем белом спортивном костюме.

– Ты чего это, Сенька? – удивился он. – Не спится, няня?

– Да так, – поднимаясь, ответил Артист. – Контрольная самопроверка. А сам чего не ложишься? По «форду» своему тоскуешь? Тачка на стоянке, хозяина поджидает.

– Да пес с ним, с «фордом» этим, – отмахнулся Боцман. – В голове гудеж. И все тело болит. Синяк на синяке после этих гонок долбаных. И… знаешь, – он смущенно понизил голос, – не пойму, что за напасть… Тревожно как‑то… Словно предчувствие.

– Предчувствие, говоришь? – насторожился Семен. – А ну погоди… Он поднялся и пошел к машине. Вскоре вернулся с большим биноклем и прибором ночного видения.

– На гонки твои взял… Вот и пригодится, ~ Семен включил прибор, дождался, когда загорится красная точка светодиода, и поднес к глазам окуляры.

– Двадцатикратный? – спросил Боцман.

– Угу… – буркнул Артист, лег на живот, прочно упер локти в землю и медленно‑медленно повел ночным биноклем по тому далекому леску у горизонта.

В поле зрения проплывали причудливые зеленоватые пятна и разводы – силуэты прогретых задень лесных массивов, древесных стволов, кустарников на косогорах.

Никого… Артист насколько мог увеличил чувствительность и разрешение прибора. Никого. Но этот словно залитый тусклым зеленым прожектором ирреальный мир лишь усиливал в нем все нараставшее ощущение надвигающейся беды.

– Ну что? – шепотом спросил Боцман.

– То‑то и оно, что никого… А напряг… как в глубоком рейде. Даже в Чечне такого не помню. Слушай, Мить, у нас… какое‑нибудь оружие есть?

– Откуда?! – удивился Боцман. – Мы же теперь мирные люди. И с законом на «вы». Только руки да ноги.

– Кисло, – покачал головой Семен, – боюсь, не прижмурили бы тут нас всех.

Боцман нахмурился и огляделся. Артист говорил то, что безотчетно ощущал и он сам.

– Ладно, – сказал Хохлов, – держи на обзоре тот сектор, а я пойду… прошвырнусь в зеленку.

– Смотри, – предупредил Семен, – как бы леших не встретить.

– По мне, так лучше лешие, – усмехнулся Хохлов. – С ними, знаешь, спокойнее… Оба, не сговариваясь, словно вернулись на три года назад на недавнюю кавказскую войну, включили в себе особую биомеханику отборных бойцов спецназа.

Движения Боцмана вмиг стали бесшумными, отточенными, не правдоподобно легкими. Чтоб не светиться во тьме, он скинул белые одежды и, невзирая на комарье, в одной тельняшке и черных трусах растворился в ночном лесу.

Первым делом он проверил машину и спящих друзей.