Легкая куртка костюма была на «молниях», на «молниях» были и карманы.

Неожиданно внимание Артиста привлекли замочки этих «молний». На их поводках болтались удлиненные металлические висюльки.

Артист присмотрелся к одной из них, сравнил с другими.

– Отличный у тебя костюмчик, – вдруг заметил Артист, – удобный. Думаю, ба‑альших денег стоит. – И он показал висюльку Доку.

Боцман ошалело раскрыл рот.

– А ты думал! – серьезно заметил Перегудов. Он приблизил серебристую висюльку к глазам, сильными пальцами хирурга чуть повернул блестящую головку против часовой стрелки. Она вдруг подалась и легко свинтилась, обнажив крохотное электронное устройство.

– Вуаля! Как говорили древние – бойтесь данайцев, приносящих яйцев.

– Вот‑вот, – шепнул Артист, – замечательный прикид. Да только ради него одного стоило шишки набивать. А, Боцман?

Док аккуратно вновь собрал хитрую висюльку и вернул в прежнее состояние.

Так же обследовал остальные. Все они оказались подлыми «жучками». А один обнаружился даже на короткой «молнии» заднего брючного кармана.

– Ну это я уж и не знаю, какие звуки транслировать… – заметил Артист.

Все трое усмехнулись и вернулись на прежнее место.

«Все четко, – написал Артист на программке и кинул на траву, чтобы каждый мог прочесть. – Прослушка. Высший класс. Американская или итальянская».

– Ладно, парни, – сказал Боцман. – Коли так, вы тут сидите, толкуйте, а я пойду маленько пошляюсь, обследую окрестности.

Пастухов одобрительно кивнул.

Боцман вытащил из «джипа» маленький кассетный магнитофончик с приемником и, выкрутив на полную громкость забойную музыку и разухабистые голоса бойких ведущих радиостанции «Максимум», неспешно побрел к берегу речки, унося на себе «дары» неведомых данайцев.

Когда Хохлов удалился на приличное расстояние и его ослепительный силуэт замаячил в лучах солнца лишь ярким белым пятнышком среди зеленой травы, Док сказал:

– То‑то я все гадал: с чего бы это у меня на прошлой неделе дома телефончик растренькался? Стало быть, «ушки» вешали.

– И у меня… – кивнул Артист.

– И у нас с матерью тоже, – добавил Муха.

– Ясно! Какие будут соображения у честной компании? – обвел их глазами Перегудов.

– Чего тут соображать? – сказал Пастух. – И козе понятно – нас снова взяли в оборот.

– Как думаешь, откуда ноги растут? – спросил Артист.

– Откуда всегда… – мрачно прищурился Пастух. – Кому‑то позарез потребовалось собрать нас всех в одном месте. Что им, как видите, удалось. За вычетом Кольки‑симулянта. Видно, не достали тебя, Трубач, в твоей палате номер шесть. Не сыскали.

– Или… списали за ненадобностью по болезни как отработанный материал,заметил Перегудов. – Да, Коля, как ты, кстати, загремел туда? А ну‑ка расскажи.

– Чего рассказывать? Жизнь обрыдла – вот и загремел, – отвернулся Трубач.Лежал кверху пузом – римских философов читал. А еще Ницше и Эдгара По.

– Понятно, – кивнул Перегудов. – Лучшее чтение для потенциального самоубийцы.

– А в больнице как оказался? – спросил Пастух.

– Да я Доку докладывал… Лежал как‑то ночью, обдумывал способ… Тут звонок в дверь – сестра из Саратова. Она ж невропатолог. Только увидела меня, с ходу просекла, в какой я депрюге.