Но где же она сама?

– Знаешь фокус с этими сигнализациями? – спросила Джен, легонько приложив палец к засову.

Мое спокойствие улетучилось.

– А что, есть фокус?

– Ага.

Она толкнула засов и… Лестничный колодец наполнился таким оглушительным воем, что его наверняка услышали все в Чайна‑тауне!

– В конце концов они умолкают сами по себе! – крикнула она, перекрывая сирену, и устремилась вперед.

Я прикрыл уши и посмотрел вниз, представив, как раздраженные жильцы выбегают из каждой двери. А потом последовал за Джен.

Крыша была просмолена и выкрашена серебристой краской, чтобы летнее солнце не жарило людей, живших на верхнем этаже. Пока мы топали, позади нас, как огромный разъяренный чайник с сигналом, продолжала выть сирена. Соседнее здание, то самое, в которое мы намеревались проникнуть (поправка: в которое пыталась проникнуть Джен, я лишь тащился следом), было чуть пониже, футов на шесть или около того. Она села на край, спрыгнула и приземлилась на черный, неровный гудрон с пугающим глухим стуком.

Я уцепился за край крыши, свесился вниз и, разжав пальцы, упал с небольшой высоты, ухитрившись подвернуть лодыжку.

Ковыляя за Джен, я злился: во всем виноват клиент. Сто пар обуви, и хоть бы раз прислали нормальные кроссовки, пригодные для лазанья по крышам и незаконного проникновения в расселенные дома. Дверь на крышу заброшенного здания открылась с металлическим скрежетом, повиснув, как вывихнутое плечо, на одной петле. За ней виднелась темная лестничная клетка, откуда тянуло пылью, застарелым мусором и чем‑то нестерпимо гадким: похожую вонищу я ощущал, когда под полом нашей квартиры сдохла крыса.

Джен оглянулась, и я впервые заметил на ее лице намек на колебания.

Она открыла рот, собираясь заговорить, но сирена в этот момент резко умолкла, обрушив на нас ошеломляющий удар тишины.

Не знаю, может, и померещилось, но сквозь звон в ушах с соседней крыши донеслись раздраженные голоса.

– Вперед, – прошептал я.

Мы вошли в темноту.

* * *

Гуляя по Нью‑Йорку с задранной башкой, я часто задумываюсь, что происходит за всеми этими окнами. Особенно пустыми.

Мне доводилось бывать на вечеринках в нежилых помещениях: заброшенные дома занимали предприимчивые самовольные поселенцы, приводили все кое‑как в порядок, да и жили себе. Ни для кого ведь не секрет, что наркоманы и бездомные занимают пустые здания, заполняя собой пространство за темными окнами и шлакобетонными блоками. О Чайна‑тауне поговаривают, будто тут есть собственное тайное правительство и действует старинная система законов и обычаев, заимствованных из древней страны, причем мне всегда казалось, что управление им должно осуществляться из такого вот, выглядящего покинутым и пустым, строения. Будто бы там проводятся городские собрания, проходят судебные процессы, исполняются приговоры. А что по мне, так за такими слепыми, безликими окнами может происходить что угодно. Думать‑то я об этом думал, но чтобы сунуться сюда и посмотреть самому, такое и в голову не приходило.

* * *

Летнее солнце прогрело застоявшийся в лестничном колодце воздух так, что было тяжело дышать. Спускаясь, Джен оставляла за собой клубы пыли в полосках пробивающегося света. На ступеньках виднелись следы от ее кроссовок, и мне стало чуть легче. Может быть, никто сюда вообще никогда не заходил. Может быть, некоторые дома были сами по себе… пустыми.

С каждым этажом вниз темнота сгущалась.