Лицо ее приняло гневное выражение и побагровело, рука потянулась к такой же кнопке, какую Решетников видел за шкафом в кабинете дежурного врача.

– Не надо звонить, – попросил он, – я могу заплатить больше. Только посмотрю – и уйду. Так как?

Она замерла в нерешительности, взвешивая «за» и «против» такого вопиющего нарушения режима, но, видимо, ей здесь слишком хорошо платили.

– Я вызову охрану! – рявкнула она.

Решетников едва успел перехватить ее руку:

– Зачем же так, тетя? – приставил к узкому лбу длинный ствол. – Не хотели по‑хорошему – поговорим по‑плохому. Мое дело предложить, ваше – отказаться. Вперед! И ключи не забудь.

Она повертела маленькими поросячьими глазками, холодное прикосновение металла и такой же взгляд неизвестного не сулили ничего хорошего.

– Убери… это, – проговорила она, не сумев противостоять привычке командовать даже в такой критический для себя момент.

– Я уберу, – тихо пообещал Решетников, – но если через две минуты мы не перешагнем порог третьего изолятора – достану снова. Пошли!

Он видел, как топорщатся усы на ее губе, слышал злое сопение. Страх перед расправой возобладал, и она медленно, тяжело двинулась по коридору, покосившись туда, где, по ее словам, находился кабинет главврача.

Дверь третьего изолятора была обита беленой жестью, над нею тускло светилась красная лампочка.

– Сигнализацию! – потребовал Решетников.

– Нет сигнализации, – буркнула медсестра‑надзирательница, с трудом попадая ключом в скважину.

Дверь бесшумно отворилась. Он втолкнул ее в маленькое помещение с зарешеченным окном и двумя железными кроватями. Одна из них была пуста, на другой лежала молодая женщина, обличьем походившая на ту, что Решетников видел на магдебургской фотографии, но очень худая, с распущенными волосами и темно‑синими полукружьями возле глаз, устремленных в одну точку на потолке. Палата освещалась синим дежурным светом.

– Илона Ямковецкая? – подойдя, спросил Решетников.

Женщина не пошевелилась.

– Она не разговаривает. Как отобрали наркотики, так и не разговаривает. И не жрет.

В изголовье кровати стояла капельница.

– Давно она здесь?

– Я ничего не знаю. У меня первое дежурство после отпуска, – монотонно проговорила тумба голосом робота.

– Что вы ей колете?

– Транквилизаторы и нейролептики.

– Какие?

– Какие дает главврач.

Он потормошил Ямковецкую за плечо, ущипнул, заглянул в расширенные зрачки. Она по‑прежнему не реагировала.

– Что кололи в последний раз?

– То, что дал главврач.

Решетников перевел на нее исполненный решимости взгляд:

– Сейчас пристрелю, стерва старая! Ну?!

Она готова была лопнуть от злости – глаза налились кровью, челюсть с двойным подбородком затряслась.

– Атропин, пирроксан, – выдохнула, скрипнув зубами. «Значит, Майвин заплатил, чтобы ее накололи курареподобными препаратами, – подумал Решетников. – Почему‑то ему понадобилось от нее на время избавиться».

– Ложись! – приказал он решительно.

– А?! – вытаращила глаза тумба и попятилась.

– Ложись, я сказал! – Решетников толкнул ее на матрац, пристегнул ноги желтым ремнем из толстой кожи, какими были оснащены обе кровати в изоляторе. Затем поддел лезвием ножа тонкий телефонный кабель сигнализации.

– Считай до ста, – бросил напоследок от двери.