То есть такое начало было предусмотрено Майвиным, конечно, не мной. Я влюбилась. Влюбилась в хорошего парня, с которым познакомилась в тренажерном зале. Мои мышцы стали превращаться в жир из‑за того, что пришлось резко бросить тренировки, и я стала посещать сауну и бассейн. Парень – звали его Валерой Буйковым – работал там инструктором, учился заочно на биолога в пединституте, из приличных. В общем, познакомились, пару раз сходили в бар. Чувствую… чувствую то, что и должна была почувствовать рано или поздно. Только сама себя боюсь. Кто знает, как он отнесется к моим ненастоящим зубам и прочим заменителям и что будут представлять из себя наши дети?.. Люблю его, боюсь сознаться, ночи не сплю. И Майвин, очевидно, не спал – вернее, его люди, которые следили за мной денно и нощно.
Он позвонил мне и спросил: «Тебе нравится твоя новая жизнь, детка?» Я сказала, что мне нравится моя новая жизнь. «Тогда я прошу тебя не делать никаких опрометчивых шагов до тех пор, пока я не отпущу тебя на свободу». Все было жестче и откровеннее, но суть была именно такой: ты, мол, моя, я произвел тебя на свет, как Адам Еву, купил, я твой хозяин, и если ты не хочешь… он сказал: «Вернуться к своей профессии», но я так поняла: «Умереть», потому что это было сказано именно с таким смыслом, да и для меня было одним и тем же… не спеши. Надо сказать, и он, и некоторые его знакомые приглашали меня то в ресторан, то в музей, то в театр, много раз – за город на шашлыки, так что этот год – первый год моей новой жизни – не был для меня особо тягостным. Я покупала себе хорошие платья, белье, всякие кофточки и блузочки, косметику в дорогих салонах, меняла прическу, обставляла квартиру мебелью, занимала себя чем могла. Майвин привез мне собаку. Вначале мне не очень понравился этот кавалер‑кинг‑чарлз‑спаниель Боря окраса бленхейм, а потом мы привыкли друг к другу и привязались, хотя кавалера он мне, конечно, не заменял. Я не знала, сколько мне еще так жить и почему я должна жить так. Да, я была ему обязана – тем, что меня не избивают больше на ринге, тем, что не кричат вслед: «Рожа!», что по утрам я могу смотреть без опаски в зеркало и все такое прочее, но в двадцать четыре года хочется большего, если позволяет внешность и есть финансовая возможность. Даже если бы Майвин отпустил меня на свободу без пенсиона, даже если бы отнял квартиру – я ушла бы не задумываясь. Но он не отпускал. Бежать было бессмысленно – куда?.. Не знаю, почувствовал он или время пришло посвятить меня в его планы, но однажды он приехал и сказал: «Потерпи еще, детка. Скоро я тебя отпущу. Ты заживешь самостоятельно и будешь очень богата. Но мы должны с тобой для этого кое‑что сделать». О‑о, Решетников! Это был для меня праздник, обещание свободы! Да еще и обеспеченной свободы. Я готова была на все, даже ограбить банк. Я сказала ему об этом, и он очень долго смеялся. Он так хохотал, что я тоже не выдержала, и мы стали смеяться вместе – до слез, до колик в животах!.. «Нет, детка, – сказал он, – грабить ничего не понадобится. Разве я похож на грабителя?.. Просто ты должна будешь сыграть небольшую роль, к которой ты уже на девяносто процентов готова. Когда придет время, а придет оно совсем скоро, я тебе обо всем расскажу подробно. А пока живи, как тебе хочется, но, пожалуйста, ни с кем из незнакомых мне людей не общайся и никуда не уезжай без моего разрешения. Если тебе понадобятся деньги, я тебе их дам». Он уехал и ни о чем конкретном в тот раз не рассказал. Я и раньше догадывалась, что живу будто в витрине магазина на Тверской, и моя квартира прослушивается, и прослушиваются мои телефонные разговоры. Их было немного – с женами майвинских друзей в основном. Нас интересовали шмотки, дачные поездки, концерты… После той истории с Валерой Буйковым я ни о чем постороннем с ними не говорила, ни с кем не встречалась. |