– Судя по тому, что он появляется без грима и прикрытия, его не ищут, – попытался он меня утешить. – Если мы сговорились – уточним детали и начинай работать.

– Когда его видели в последний раз? – спросил я перед тем, как с головой окунуться в работу.

– Вчера.

– Кто?

– Илона. Он ехал за ней в белых «Жигулях», но не за рулем. Думаю, снял частника.

– И тогда она забежала ко мне в контору?

Майвин не счел вопрос достойным ответа.

– Что ему нужно?

– Денег.

– Он звонил ей по телефону?

– Звонил. Определитель не сработал.

– Ясно, из автомата. Она под охраной?

– Пока да, но не может же она всю жизнь прожить под охраной?

– Что будет четырнадцатого?

– Я улетаю в Европу.

– Вместе с ней?

– Возможно.

– А до четырнадцатого она не может просидеть под замком в обществе ваших ребят? – рассердился я и, придвинув к нему фотографии Ямковецкого, встал. – Всего доброго, Анатолий Ильич. Со мной уже играли в «подкидного». Я выиграл.

Я шагнул к двери, приготовившись к препятствию в виде Джерри‑шкафа и пивных мальчиков Майвина, но моя решительность произвела на него впечатление.

– Постой, – сдался он, убедившись, что я тоже не склонен терять время. – Он мне кое‑что должен. Без этого я не могу уехать.

Это уже походило на правду. Возможно, Майвин прикормил дочь Ямковецкого, а тот требовал за нее выкуп, причем такой, который мог стать препятствием для ее вывоза. Данных было слишком мало, чтобы останавливаться на этой версии, но уголок в моей памяти для нее нашелся.

– Где его искать? – спросил я.

– До сих пор я думал, что он живет в ИТУ КЩ‑1354 в Петушках, – ответил Майвин.

– Я могу поговорить с Илоной?

– Зачем? Все, что знает она, знаю я. А все, что положено знать тебе, ты уже знаешь.

– Не густо, – подытожил я, почувствовав, что еще один вопрос может стать последней каплей в неглубокой чаше терпения нервного миллионера. Подойдя к столу, я забрал фотографии и спрятал их в карман пиджака. – Двадцать пять процентов аванса! – потребовал категорично. Он безропотно выложил две тысячи баксов. – По какому телефону звонить?

– По этому, – кивнул он на аппарат с номероопределителем. – Ответит кто‑нибудь из моих людей. Можешь на них положиться.

– Я лучше на себя положусь. Что‑нибудь узнаю – позвоню, – не слишком уверенно пообещал я и ушел не простившись.

Джерри‑шкаф проводил меня до двери. Как только я за нею очутился, жизнь опять показалась мне прекрасной и удивительной; теплая невесомая морось щекотала лицо, во дворе стояла свежесть, которой я не мог надышаться, будто вырвался из собачьего загона в стане китайских нелегалов.

7

Что‑то мягкое коснулось моей ноги. Лже‑Боря ждал меня у парадной двери, он успел основательно продрогнуть и запачкать вымытые дорогим шампунем лапы. Я взял его на руки и понес в машину, но уже не стал сажать в багажник, а посадил на сиденье рядом. Он то и дело поглядывал на пустую сумку, возможно, сожалея, что его не продали за бутылку водки лоточнику, торговавшему фаршем и ножками Буша.

– Что же мы с тобой делать будем, брат? – остановился я на выезде со двора, решительно не зная, в какую сторону поворачивать,

И я потащился в Нагатино в питомник, бывший своего рода собачьим приютом. Его содержали энтузиасты‑кинологи на добровольные пожертвования, собачек там кормили, выгуливали, а потом отдавали в хорошие руки.