-  Лучше я тебя съем, - подытожил он. - Ты, я вижу, человек тихий, душевный, такого есть - одно удовольствие и польза желудку! Брахман небось? Дваждырожденный? Маманя-покойница мне говаривала: кушай, сынок, брахманов, благочестие в брюхе лучше чирья в ухе! Давай, давай, сымай одежку, чего время зря тянуть… а песни петь я сам стану.

    Он подумал и добавил:

    -  Потом. На сытый желудок и поется веселей.

    Стук колес, донесшийся с северо-востока, заставил его подпрыгнуть. Ракшас замотал головой, пытаясь высмотреть источник звука - а когда высмотрел, не сразу понял: радоваться ему или огорчаться.

    -  Двое - это, с одной стороны, хорошо, - пробормотал людоед, задумчиво сплевывая на голову банановой змейке, опоздавшей юркнуть в гущу олеандра. - Двое, и опять же лошадушки, когда сытые и не запаленные - это и коптить-вялить про запас нелишне… а с другой стороны, ежели двое да наподдадут, и опять же конь копытом!.. Четыре коня восемью копытами…

    -  Шестнадцатью, дубина!

    -  Чего?

    -  Четыре коня шестнадцатью копытами. - Я перестал слушать его ворчание и встал навстречу сыну.

    Ракшас грустно переваривал сказанное.

    Судя по всему, от обещанного количества копыт у него началась изжога.

    3

    Колесница Арджуны шла по лесной тропе ходко, как по мощеной дороге. Разумеется, у Матали она бы вообще не касалась колесами земли - но это у Матали, синеглазого конюшего… И все равно неплохо. Весьма. Почти незаметно, что возница полностью сосредоточен на ездовых мантрах, взгляд рассеян, плывет туманом, лишь губы еле-еле шевелятся, полные, чувственные губы, женщины от такого рта небось до сих пор без ума…

    Мой сын.

    Мой единственный сын.

    Мой единственный смертный сын.

    Мальчик мой, что ж ты так плохо выглядишь?

    Богини не рожали мне детей. И апсары тоже не рожали. Тайком я пробирался во владения Водоворота, в резервацию к женщинам мятежного рода гигантов-данавов, рискуя, что меня заметят свои, - тщетно. Сомнительный миг удовольствия, зарница на закате, и все… все. Я взял в жены Шачи, втайне надеясь, что дочь демона-убийцы Пуломана родит Индре наследника, - надежда растаяла быстрей утренней дымки над озером. Угрюмый призрак бесплодия будил меня по ночам, я избегал апсар и всерьез подумывал бросить престол и предаться аскезе…

    Именно тогда я, обезумев, стал волочиться за супругами святых подвижников и едва не стал скопцом.

    Вылечила же Могучего, уже считавшего себя Бессильным, обезьяна. Ласковая самка из дебрей Кишкиндхи, которую тогда еще никто льстиво не именовал Рикшараджей, Царицей Чащи, Слезой Брахмы. Да и не искала маленькая Рикша почета или славы: просто была тихо счастлива, когда я месяцами пропадал в ее логове, нянча младенца и не откликаясь даже на призывы Миродержцев.

    Он умер почти век тому назад, мой Валин-Волосач, могучий ублюдок с сердцем Бога, душой святого и мохнатой мордой зверя. Его называли царем обезьян - и это была правда. Его называли Ревнителем Обетов - и это тоже была правда. Его называли Победителем Десятиглавца, неуязвимого ракшаса, ужаса богов и демонов… Он жил и умер, мой сын от бескорыстной обитательницы Кишкиндхи, а я узнал, что могу иметь потомство.

    От обезьян.

    И еще - от людей.

    На миг мне показалось, что я смотрюсь в зеркало - до того мы были похожи. Видимо, настал день, когда боги моргают, у меня все валилось из рук с самого утра, и именно в этот проклятый день судьба уготовила Индре встречу с Серебряным Арджуной.