|
Поэтому добавлю лишь: любимым прозвищем моего сына было - Витязь. На южном наречии - Бибхатс, что значит «Аскет боя» или «Тот, кто сражается честно». Достаточно было назвать Арджуну Витязем, и он выполнял любую просьбу… Додумать я не успел. Арджуна сорвал с пояса ришти, железный бумеранг, и короткий взвизг рассек пряную тишину Пхалаки. Замолчала куропатка, на полувсхлипе осекся ракшас, мечтающий о благоустроенной обители близ реки и множестве коров… осекся, захлебнулся - и только спустя долгую-долгую минуту густая кровь с бульканьем полилась из перерубленного горла людоеда. Грудой меха и вялой плоти ракшас осел на траву, скорчился, обхватил сам себя костенеющими лапами и замер. Даже агония не заставила его вздрогнуть. Обжигающая волна ринулась от Арджуны к мертвому телу, поток Жара-тапаса хлынул через поляну, и я ощутил, как прилив накрывает ракшаса с головой, ворочает подобно гальке в пене прибоя, всасывается… Тело вытянулось на траве, один-единственный раз дернулось и окоченело. Сразу. Отсюда мне было видно, что ракшас улыбается. - Возродится брахманом, - уверенно сказал мой сын. - Обители не обещаю, коров тоже, но брахманом - наверняка. Я молчал. И чувствовал, как утренний чужак вновь просыпается и поднимается во мне в полный рост. «…дык наши ж и дают, братья-ракшасы! Которые поздоровее… а они, считай, все поздоровее! Болел я, в детстве, на простокваше, будь она неладна, вырос - а им, бессовестным, начихать! Упыри еще эти…» И бумеранг-ришти в горле. - Зачем? Вопрос вырвался помимо моей воли. Арджуна удивленно обернулся ко мне, и почему-то сейчас мы были совершенно непохожи друг на друга. Ни капельки. - Он назвал меня Витязем, - как нечто само собой разумеющееся ответил мой сын. - Вчера я поклялся убить любого, кто назовет меня Витязем. Отныне Серебряный Арджуна считает себя недостойным подобного прозвища. Я смотрел на него, словно видел впервые. Я и чужак во мне смотрели на Серебряного Арджуну. Моргая. - Ведь этот бедняга не был вчера на Поле Куру! - Слова давались с трудом. - Он не слышал твоей клятвы! Даже если ты отдал ему посмертно часть своего тапаса - нельзя же так! Ведь это он людоед, а не ты! - Я поклялся. Это было все, что ответил мой взрослый сын. Тихая ненависть пронзила меня с головы до ног. Чистая, как расплавленное серебро, жгучая, как вожделение к невозможному, чуждая Индре, Локапале Востока, как мечта о множестве коров чужда рыжему муравью. - Любого? - переспросил я. Память о ракшасе клокотала в горле. - Любого. - Даже меня? - Нет, - еле слышно отозвался бывший Витязь, бледнея. - Тебя - нет. - Почему? Потому что я - Индра? Твой отец?! - Нет. Он помолчал и закончил, глядя в землю: - Потому что не смогу. И я решил не уточнять, что он имеет в виду. Глава V ПЕСНЬ ГОСПОДА 1 Летний дождь, слепой, как крот, и любопытный, как незамужняя девица, вприпрыжку пробежался по кронам деревьев. |
