-  Ты хотел видеть меня? - спросил я. - Зачем? Во втором «зачем?» отчетливо чувствовался привкус первого.

    Сладко-солоноватый привкус.

    -  Битва идет к концу, - как-то невпопад ответил Арджуна, и меня поразил звук его голоса, обычно похожего на зычный гул боевой раковины.

    Словно литавра дала трещину и на удар отозвалась сиплым пришепетыванием, вестником скорой смерти.

    -  Великая Битва идет к концу, отец. Никто не верит, что прошло всего две недели. Кажется, что вечность. Бессмысленная вечность, во время которой мы только и делали, что резали друг друга. Я спрашивал у братьев, у союзников - они не помнят начала.

    -  Начала? Что ж тут помнить? Две армии сошлись на Поле Куру…

    -  Я не об этом, отец.

    -  Тогда о чем? Ты имеешь в виду корни вашей вражды?

    -  Нет. Ты даже не представляешь, отец, как трудно мне сейчас говорить. Перебивай как можно реже, пожалуйста, и пойми - это не обида и не дерзость. Я потому назначил тебе встречу в Пхалаке, что ближе к Курукшетре я вообще не сумел бы вымолвить ни слова. Меня пожирает изнутри второй Арджуна, и он, этот второй, - не твой сын. Он лишил меня прозвища, которое я не хочу больше произносить и слышать, он толкает меня на страшные поступки, их нельзя простить - но я прощаю самому себе. Зажмурясь. Временами мне кажется, что я схожу с ума. Что Обезьянознаменный Арджуна - единственный, кто помнит начало.

    Арджуна отвернулся. Сделал шаг, другой, присел на поваленное дерево, где незадолго до него сидел золотушный людоед, прежде чем отправиться в вечное путешествие смертных.

    Горсть алмазов, запутавшись в густых кудрях моего сына, сверкала диадемой.

    Лишь сейчас я заметил, что Носящий Диадему сегодня забыл надеть свое обычное украшение.

    Забыл? Или не захотел?!

    -  До самого первого рассвета битвы, отец, я не понимал, на что иду. Гордость ослепляла меня. Но когда мы встали на Курукшетре друг против друга, когда до бойни оставались считанные минуты, я велел своему вознице вывезти колесницу на полосу пока еще ничейной земли и там остановиться… Надеюсь, отец, ты еще помнишь, кто взялся быть возницей у твоего Арджуны?

    Напоминание оказалось излишним. Уж кто-кто, а Индра прекрасно это помнил. Потому что поводья колесницы Обезьянознаменного крепко держал Кришна Джанардана, Черный Баламут - главное земное воплощение братца Вишну.

    Аватара из аватар.

    Изредка мне думалось, что Черный Баламут излишне крепко держит эти поводья - но до личного вмешательства пока не доходило.

    Негоже Индре громыхать попусту на земле…

    -  Мы выехали вперед, отец, и я увидел их: двоюродных братьев, друзей, наставников, шуринов и свекров, дядек, пестовавших меня в детстве… Я услышал плач их вдов. Грядущий плач. Если бы кто-нибудь сказал мне за день до этого, что я способен уронить свой лук Гандиву - я убил бы негодяя на месте.

    Он помолчал.

    Скорбно шуршали ладони-листья удумбары - священного фикуса, из древесины которого делают трон для возведения кшатрия на царство, и капли одна за другой осыпались на простоволосую голову моего сына.

    -  Я выронил лук, отец.