-  Что это?

    -  Я, говорю же.

    -  Что ты делаешь?! - потребовал жрец.

    -  Вот зануда, - сказал окружавший его сияющий мир. - Ладно. Я сначала лаунхофферских тварей из стихий выключил, ну, как из розетки штепсель. А Ящер пришел и на личную силу их запитал. Сам стал вместо всех стихий. А что мне оставалось? Я то же самое сделал. Так что я теперь вам тут вместо мамы и папы.

    -  И что дальше?

    -  Дальше?

    Звездно-синий прибой накатывал, осыпая серебряной пеной; острогранные кристаллы рождались из пелены призрачного тумана и растворялись в ней.

    -  А дальше, - сказал мир, - либо Ящер передумает, либо я помру. Но он никогда не передумывает.

    Ксе умолк.

    -  А ты не парься, - посоветовала звезда. - Вас с Женькой он не тронет. Вы ж не стфари.

    -  А это все равно, - грустно ответил тот. - Ты ведь тоже их защищаешь…

    Он не понял, как это вышло и как он это почувствовал, но звезда вздохнула.

    -  Ой, как жить охота… - пробормотал Даниль. - Маловато будет. Да и сам я какой-то маловатый…

    Ксе уже знал, в каких случаях Сергиевский начинает к месту и не к месту разоряться на цитаты. «Он паникует», - понял жрец, и мысль лихорадочно заработала. Секунду назад интуиция подсказала ему правильный шаг: Данилю, похоже, становилось легче от того, что с ним кто-то разговаривал. Ксе не имел силы помочь делом, но хоть как-то надо было Даниля поддержать.

    -  Если б у тебя было тело, я бы мог тебя пнуть, - решительно сообщил жрец. - Но поскольку ты его куда-то сныкал, я просто скажу: Даниль, кончай дурить и сделай что-нибудь! Нельзя же просто так ждать…

    Даниль горько хихикнул.

    -  Ты, Ксе, все-таки внутри железный, - сказала светлая сила, державшая их в ладонях, - а я нет.

    «Тогда почему ты не сбежишь?» - подумал Ксе, но ничего не сказал.

    -  Я делаю! - обиженно добавил аспирант. - Я сам с трудом понимаю, что я делаю, но я делаю!

    -  Держись, - сказал Ксе.

    -  А что еще остается?

    Эрик Юрьевич докурил сигарету и отправил бычок в сугроб. Даниль беспомощно смотрел на него; из последних сил он пытался надеяться, но ничего не выходило из этой затеи. С точки зрения Ящера он был кругом неправ: поступок его выглядел нелепым капризом, в то время как Лаунхоффер всего лишь выполнял свой долг. Корректный ученый, в заботе об экологии тонкого мира он устранял негативные последствия эксперимента. «Гринпис, блин, - с истерическим весельем подумал Сергиевский. - А я главный правозащитник, йоптыть, за ядерные отходы грудью на амбразуру полез. Ну не идиот?»

    -  Весьма достойно, - сказал Эрик Юрьевич; он почти улыбался, и на миг Даниль с дрожью ожидания подался вперед, но взгляд Лаунхоффера оледенил его. - Коллега, дискуссию мы проведем позже.

    -  Но это же не… - жалко начал Даниль - и осекся.

    Оцепенел.

    …Будто бы пространство искривлялось, меняя свойства: оснеженный лес за спиной Ящера вздрогнул - неестественно-легко, как на некачественной видеозаписи; в наступившем полном безмолвии воздух поплыл, точно от жары, смазались контуры предметов, плеснули вверх и в стороны какие-то ненормальные тени. Наваливался и сковывал страшный холод, одинаково мертвивший плотный и тонкий миры.