Мир нельзя изменить,

 нет резона проклясть,

 можно только принять и одобрить,

 утолить бытия воспалённую страсть

 и собой эту землю удобрить.

Когда без сожалений и усилий

 душа моя порхнёт за небосклон -

 - Чего не шёл? - спрошу я у Мессии.

 - Боялся там остаться, - скажет он.

 7

В органах слабость, за коликой спазм,

 старость не радость, маразм не оргазм

Забавы, утехи, рулады,

 азарты, застолья, подруги.

 Заборы, канавы, преграды,

 крушенья, угар и недуги.

Начал я от жизни уставать,

 верить гороскопам и пророчествам,

 понял я впервые, что кровать

 может быть прекрасна одиночеством.

Все курбеты, сальто, антраша,

 всё, что с языка рекой текло,

 всё, что знала в юности душа –

 старости насущное тепло.

Глаза моих воспоминаний

 полны невыплаканных слёз,

 но суть несбывшихся мечтаний

 размыло время и склероз.

Обновы превращаются в обноски,

 в руинах завершаются попытки,

 куражатся успехом недоноски,

 а душу греют мысли и напитки.

Утрачивает разум убеждения,

 теряет силу плоть и дух линяет;

 желудок – это орган наслаждения,

 который нам последним изменяет.

Бог лично цедит жар и холод

 на дней моих пустой остаток,

 чтоб не грозил ни лютый голод,

 ни расслабляющий достаток.

Не из-за склонности ко злу,

 а от игры живого чувства

 любого возраста козлу

 любезна сочная капуста.

Красит лампа жёлтой бледностью

 лиц задумчивую вялость,

 скучно пахнет честной бедностью

 наша ранняя усталость.

Белый цвет летит с ромашки,

 вянет ум и обоняние,

 лишь у маленькой рюмашки

 не тускнеет обаяние.

Увы, красавца, как жалко,

 что не по мне твой сладкий пряник,

 ты персик, пальма и фиалка,

 а я давно уж не ботаник.

Смотрю на нашу старость с одобрением,

 мы заняты любовью и питьём;

 судьба нас так полила удобрением,

 что мы ещё и пахнем и цветём.

Глаза сдаются возрасту без боя,

 меняют восприятие зрачки,

 и розовое всё и голубое

 нам видится сквозь чёрные очки.

Из этой дивной жизни вон и прочь,

 копытами стуча из лета в осень,

 две лошади безумных – день и ночь

 меня безостановочно уносят.

Ещё наш вид ласкает глаз,

 но силы так уже ослабли,

 что наши профиль и анфас –

 эфес, оставшийся от сабли.

Забавный органчик ютится в груди,

 играя меж разного прочего

 то светлые вальсы, что всё впереди,

 то танго, что всё уже кончено.

Есть в осени дыханье естества,

 пристойное сезону расставания,

 спадает повседневности листва

 и проступает ствол существования.