"Мы считаем классическую музыку экстрактом и воплощением нашей
культуры, потому что она -- самый ясный, самый характерный, самый
выразительный ее жест. В этой музыке мы владеем наследием античности и
христианства, духом веселого и храброго благочестия, непревзойденной
рыцарской нравственностью. Ведь, в конце концов, нравственность -- это
всякий классический жест культуры, это сжатый в жест образец человеческого
поведения. В XVI -- XVIII веках было создано много всяческой музыки, стили и
выразительные средства были самые разные, но дух, вернее, нравственность
везде одна и та же. Манера держать себя, выражением которой является
классическая музыка, всегда одна и та же, она всегда основана на одном и том
же характере понимания жизни и стремится к одному и тому же характеру
превосходства над случайностью. Жест классической музыки означает знание
трагичности человечества, согласие с человеческой долей, храбрость, веселье!
Грация ли генделевского или купереновского менуэта, возвышенная ли до
ласкового жеста чувственность, как у многих итальянцев или у Моцарта, или
тихая, спокойная готовность умереть, как у Баха, -- всегда в этом есть
какое-то "наперекор", какое-то презрение к смерти, какая-то рыцарственность,
какой-то отзвук сверхчеловеческого смеха, бессмертной веселости. Пусть же
звучит он и в нашей игре в бисер, да и во всей нашей жизни, во всем, что мы
делаем и испытываем".
Эти слова были записаны одним учеником Кнехта. Ими мы и закончим свой
очерк об игре в бисер.
--------
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ МАГИСТРА ИГРЫ ИОЗЕФА КНЕХТА
ПРИЗВАНИЕ
О происхождении Иозефа Кнехта нам ничего не известно. Как многие другие
ученики элитных школ, он либо рано потерял родителей, либо был вырван из
неблагоприятной среды и усыновлен Педагогическим ведомством. Во всяком
случае, он не знал того конфликта между элитной школой и родительским домом,
который многим его товарищам отяготил юные годы и затруднил вступление в
Орден и сплошь да рядом делает характер талантливого молодого человека
тяжелым и непокладистым. Кнехт принадлежит к счастливцам, словно бы
рожденным и предназначенным для Касталии, для Ордена и для службы в
Педагогическом ведомстве; и хотя проблематичность духовной жизни отнюдь не
осталась ему неизвестна, трагизм, присущий всякой отданной духу жизни, ему
все-таки довелось изведать без личной горечи. Да и посвятить личности Иозефа
Кнехта подробный очерк соблазнил нас, пожалуй, не столько сам этот трагизм,
сколько та тихость, веселость, или, лучше сказать, лучистость, с какой он
осуществлял свою судьбу, свое дарование, свое назначение. Как у всякого
значительного человека, у него есть свой внутренний голос и свой amor fati
(Любовь к своей участи, судьбе (лат.)); но его amor fati предстает нам
свободным от мрачности и фанатизма. |