Понятно, что над чисто учеными трудами этого рода подшучивают, определить
фактическую их ценность для будущего науки и для всего народа никак нельзя.
Между тем наука, точно так же, как в прежние времена искусство, нуждается в
некоем просторном пастбище, и порой исследователь какой-нибудь темы, никого,
кроме него, не интересующей, накапливает знания, которые служат его
коллегам-современникам таким же ценным подспорьем, как словарь или архив. По
мере возможности ученые труды типа упомянутых и печатались. Истинным ученым
предоставляли чуть ли не полную свободу заниматься своими исследованиями и
играми и не смущались тем, что иные их работы явно не приносили народу и
обществу никакой прямой пользы, а людям неученым должны были казаться
баловством и роскошеством. Кое над кем из этих ученых посмеивались из-за
характера их исследований, но никого никогда не осуждали и уж подавно не
лишали никаких привилегий. То, что в народе их уважали, а не только терпели,
хотя ходило множество анекдотов о них, связано было с жертвой, которой
оплачивали ученые свою духовную свободу. У них было много радостей, они были
скромно обеспечены пищей, одеждой и жильем, к их услугам были великолепные
библиотеки, коллекции, лаборатории, но зато они не только отказывались от
многих благ, от брака и семьи, но и жили как монашеская братия, в отрыве от
мирской суеты, не знали ни собственности, ни званий, ни наград и должны были
в материальном отношении довольствоваться очень простой жизнью. Если кто
хотел растратить все отпущенное ему время на расшифровку одной-единственной
древней надписи, ему давали на это полную свободу и даже оказывали
содействие; но если он притязал на приятную жизнь, на изящную одежду, на
деньги или на звания, он натыкался на непререкаемые запреты, и тот, для кого
эти желания были важны, обычно еще в молодые годы возвращался в "мир",
делался преподавателем на жалованье, или частным учителем, или журналистом,
или женился, или искал тем или иным образом жизни на свой вкус.
Когда Иозеф Кнехт прощался с Берольфингеном, провожал его на вокзал
учитель музыки. Расставаться с ним мальчику было больно, и сердце у него
заныло от чувства одиночества и неуверенности, когда, удалившись, исчезла за
горизонтом светлая ступенчатая башня старого замка. Многие ученики
отправлялись в это первое путешествие с куда более сильными чувствами, в
отчаянии и в слезах. Иозеф сердцем был уже больше там, чем здесь, он перенес
это легко. Да и путешествие было недолгим.
Его определили в эшгольцскую школу. Картинки с видами этой школы он уже
и раньше видел в кабинете своего ректора. Эшгольц был самым большим и
молодым школьным поселком Касталии со сплошь новыми постройками, находился
вдали от городов и представлял собой небольшое, похожее на деревню селение,
окруженное подступавшими к нему вплотную деревьями; за ними, ровно и
привольно раскинувшись, стояли здания школы, они замыкали просторный
прямоугольный двор, в центре которого пять стройных, исполинских деревьев,
расположенных как пятерка на игральной кости, вздымали ввысь свои темные
стволы. |