Изменить размер шрифта - +

Понятно, что над  чисто учеными  трудами этого рода  подшучивают, определить
фактическую их ценность для будущего науки  и для всего народа никак нельзя.
Между тем наука, точно так же, как в прежние времена искусство,  нуждается в
некоем просторном пастбище, и порой исследователь какой-нибудь темы, никого,
кроме  него,  не  интересующей,   накапливает  знания,  которые  служат  его
коллегам-современникам таким же ценным подспорьем, как словарь или архив. По
мере возможности ученые  труды типа упомянутых и печатались. Истинным ученым
предоставляли чуть ли  не полную свободу  заниматься своими исследованиями и
играми и  не смущались тем, что иные их работы явно не  приносили  народу  и
обществу никакой  прямой  пользы,  а  людям неученым  должны  были  казаться
баловством и  роскошеством. Кое над  кем  из этих ученых  посмеивались из-за
характера  их исследований, но никого  никогда  не осуждали и  уж подавно не
лишали никаких привилегий. То, что в народе их уважали, а не только терпели,
хотя  ходило  множество  анекдотов  о  них,  связано было с жертвой, которой
оплачивали ученые свою духовную свободу. У них было много радостей, они были
скромно обеспечены  пищей, одеждой  и жильем, к их услугам были великолепные
библиотеки, коллекции,  лаборатории, но зато они не  только отказывались  от
многих благ, от брака и семьи, но  и жили как монашеская братия, в отрыве от
мирской суеты, не знали ни собственности, ни званий, ни наград и должны были
в материальном  отношении  довольствоваться  очень простой жизнью.  Если кто
хотел растратить все отпущенное ему  время на расшифровку одной-единственной
древней  надписи,  ему  давали  на  это  полную  свободу  и  даже  оказывали
содействие;  но если он притязал на приятную  жизнь,  на изящную одежду,  на
деньги или на звания, он натыкался на непререкаемые запреты, и тот, для кого
эти желания  были важны, обычно  еще  в  молодые  годы возвращался в  "мир",
делался преподавателем на жалованье, или  частным учителем, или журналистом,
или женился, или искал тем или иным образом жизни на свой вкус.

     Когда  Иозеф  Кнехт прощался  с Берольфингеном, провожал его на  вокзал
учитель  музыки. Расставаться с  ним мальчику было  больно, и  сердце у него
заныло от чувства одиночества и неуверенности, когда, удалившись, исчезла за
горизонтом   светлая   ступенчатая   башня  старого  замка.  Многие  ученики
отправлялись в это первое  путешествие  с  куда  более сильными чувствами, в
отчаянии и в слезах. Иозеф сердцем был уже больше там, чем здесь, он перенес
это легко. Да и путешествие было недолгим.
     Его определили в эшгольцскую школу. Картинки с видами этой школы он уже
и  раньше видел в  кабинете  своего ректора.  Эшгольц  был  самым большим  и
молодым школьным поселком  Касталии  со сплошь новыми постройками, находился
вдали от городов  и представлял собой небольшое, похожее на деревню селение,
окруженное  подступавшими  к  нему вплотную  деревьями;  за  ними,  ровно  и
привольно  раскинувшись,  стояли  здания  школы,  они   замыкали  просторный
прямоугольный двор,  в центре которого пять стройных, исполинских  деревьев,
расположенных  как пятерка  на игральной  кости, вздымали ввысь свои  темные
стволы.
Быстрый переход