Должен был прийти и действительно пришел час, когда Дезиньори заметил
среди своих слушателей одного, для кого его слова были не просто
увлекательным или предосудительным развлечением, не просто удовлетворением
потребности поспорить, -- молчаливого светловолосого мальчика, красивого и
изящного, но на вид несколько робкого, который действительно покраснел и
отвечал смущенно-односложно, когда он приветливо заговорил с ним. Этот
мальчик явно уже давно ходил за ним, подумал Плинио и решил теперь
вознаградить его дружеским жестом и покорить окончательно: он пригласил его
зайти к себе в комнату. Не так-то легко было подступиться к этому робкому и
застенчивому мальчику. К удивлению Плинио, оказалось, что тот избегал
разговора с ним и отвечать не хотел, а приглашения не принял; это уже задело
старшего, и с того дня он стал домогаться расположения молчаливого Иозефа,
сначала, пожалуй, только из самолюбия, потом всерьез, ибо почуял, что они
небезразличны один другому -- то ли как друзья, то ли как враги в будущем.
Снова и снова видел он, как появлялся Иозеф вблизи него, и чувствовал, как
тот сосредоточенно слушает, но снова и снова шел этот нелюдим на попятный,
как только он к нему подступался.
Такое поведение имело свои причины. Иозеф давно чувствовал, что в этом,
столь непохожем на него человеке его ждет что-то важное, быть может, что-то
прекрасное, какое-то прояснение, возможно даже, искушение и опасность, во
всяком случае, что-то такое, что нужно преодолеть. О первых ростках сомнения
и критического духа, посеянных в нем речами Плинио, он рассказал своему
другу Ферромонте, но тот не обратил на это особого внимания, он объявил
Плинио зазнайкой и воображалой и тотчас же снова погрузился в свои
музыкальные упражнения. Какое-то чувство говорило Иозефу, что заведующий --
та инстанция, куда ему следовало бы податься со своими сомнениями и
тревогами; но после упомянутого маленького столкновения у него уже не было
сердечного и непредубежденного отношения к Цбиндену: он боялся, что тот не
поймет его, и еще больше боялся, что разговор о мятежнике Плинио заведующий
воспримет, чего доброго, как некий донос. В этой растерянности,
становившейся из-за попыток дружеского сближения со стороны Плинио все
мучительнее, он обратился наконец к своему покровителю и доброму гению с
очень длинным письмом, которое до нас дошло. Там среди прочего он писал:
"Мне еще неясно, единомышленника или только собеседника надеется обрести во
мне Плинио. Надеюсь на второе, ведь заставить меня стать на его точку зрения
значило бы подбить меня на измену и погубить мою жизнь, которая уже
неотделима от Касталии, у меня нет за ее пределами ни родителей, ни друзей,
к которым я мог бы вернуться, если бы у меня действительно возникло такое
желание. Но даже если непочтительные речи Плинио не имеют целью кого-либо
переубедить или на кого-либо повлиять, они все равно смущают меня. |