Изменить размер шрифта - +

     Должен был прийти и действительно  пришел час, когда Дезиньори  заметил
среди  своих   слушателей  одного,  для   кого  его  слова  были  не  просто
увлекательным или предосудительным развлечением,  не  просто удовлетворением
потребности  поспорить, -- молчаливого светловолосого  мальчика, красивого и
изящного, но на вид несколько  робкого,  который действительно  покраснел  и
отвечал смущенно-односложно,  когда  он приветливо  заговорил  с  ним.  Этот
мальчик  явно  уже  давно  ходил  за  ним, подумал  Плинио  и  решил  теперь
вознаградить его дружеским жестом и покорить  окончательно: он пригласил его
зайти к себе в комнату. Не так-то легко было подступиться к этому  робкому и
застенчивому  мальчику. К  удивлению  Плинио,  оказалось,  что  тот  избегал
разговора с ним и отвечать не хотел, а приглашения не принял; это уже задело
старшего,  и с того дня  он стал домогаться расположения молчаливого Иозефа,
сначала,  пожалуй, только из самолюбия,  потом всерьез, ибо почуял,  что они
небезразличны один другому -- то  ли как друзья, то ли как  враги в будущем.
Снова и снова видел он, как  появлялся  Иозеф вблизи него, и чувствовал, как
тот сосредоточенно слушает, но снова  и снова шел этот нелюдим на  попятный,
как только он к нему подступался.
     Такое поведение имело свои причины. Иозеф давно чувствовал, что в этом,
столь непохожем на него человеке его ждет что-то важное, быть  может, что-то
прекрасное,  какое-то прояснение,  возможно даже, искушение и опасность,  во
всяком случае, что-то такое, что нужно преодолеть. О первых ростках сомнения
и  критического  духа, посеянных в нем  речами Плинио,  он рассказал  своему
другу Ферромонте, но тот не  обратил на  это  особого внимания,  он  объявил
Плинио  зазнайкой  и  воображалой  и  тотчас  же  снова  погрузился  в  свои
музыкальные упражнения. Какое-то чувство говорило Иозефу, что  заведующий --
та  инстанция, куда  ему  следовало  бы  податься  со  своими  сомнениями  и
тревогами; но после упомянутого маленького столкновения у него уже  не  было
сердечного и непредубежденного отношения  к Цбиндену:  он боялся, что тот не
поймет его, и еще больше боялся, что разговор о мятежнике Плинио  заведующий
воспримет,   чего   доброго,   как  некий   донос.  В  этой   растерянности,
становившейся  из-за  попыток  дружеского сближения  со  стороны Плинио  все
мучительнее, он обратился наконец  к  своему  покровителю и доброму гению  с
очень длинным письмом,  которое  до  нас дошло. Там среди  прочего он писал:
"Мне еще неясно, единомышленника или только  собеседника надеется обрести во
мне Плинио. Надеюсь на второе, ведь заставить меня стать на его точку зрения
значило  бы подбить меня  на  измену  и  погубить  мою  жизнь,  которая  уже
неотделима от Касталии, у меня нет за ее пределами ни родителей, ни  друзей,
к которым я  мог бы вернуться, если бы у  меня действительно возникло  такое
желание. Но  даже если непочтительные  речи Плинио не имеют  целью кого-либо
переубедить  или на кого-либо повлиять, они  все равно смущают  меня.
Быстрый переход