Изменить размер шрифта - +

     Одно  время казалось, что Кнехт  решил стать  исключительно музыкантом;
все факультативные предметы он ради музыки так запустил, что к концу первого
семестра заведующий  призвал  его к ответу по этому поводу. Ученик Кнехт, не
сробев, упорно ссылался на права учеников. Он будто бы сказал заведующему:
     -- Если бы  я не  успевал по какому-нибудь обязательному  предмету,  вы
были бы вправе бранить меня,  но  я  не  дал вам для этого основания.  Я  же
вправе посвящать музыке три или даже  четыре  четверти времени,  которым мне
разрешено располагать по своему усмотрению. Так и в уставе сказано.
     Заведующий Цбинден был  достаточно умен, чтобы не  настаивать на своем,
но, конечно, запомнил этого ученика и, говорят, долгое время обращался с ним
холодно-строго.
     Больше года, лет, видимо, около полутора, продолжался этот своеобразный
период ученической жизни Кнехта: нормальные, но не блестящие отметки и тихая
и --  судя по эпизоду с  заведующим -- не лишенная упрямства отстраненность,
отсутствие  заметных   дружеских  привязанностей,  зато  эта  необыкновенная
рьяность в музицировании и уклонение почти от всех необязательных предметов,
в  том числе от Игры.  В  некоторых  чертах этого юношеского портрета видны,
несомненно,  приметы возмужалости; с противоположным полом  он в этот период
общался,  наверно,   лишь  случайно   и  был,  по-видимому,  --  как  многие
эшгольцские школьники, если у них не имелось дома сестер,  -- довольно робок
и недоверчив. Читал он много, особенно немецких философов -- Лейбница, Канта
и романтиков, из которых его сильнее всех привлекал Гегель.
     Теперь надо несколько подробнее упомянуть о  том  другом соученике, что
сыграл решающую роль в вальдцельской жизни Кнехта, о  вольнослушателе Плинио
Дезиньори.  Он был  вольнослушателем, то  есть  учился в  элитных  школах на
правах гостя, без намерения  остаться в  педагогической  провинции надолго и
вступить  в  Орден.  Такие  вольнослушатели  всегда  появлялись,  хотя  и  в
небольшом  числе,  ибо  Педагогическое  ведомство,  естественно, никогда  не
придавало значения  подготовке учеников, которые по окончании  элитной школы
собирались  вернуться в  родительский дом и в "мир". Между тем в стране было
несколько старых, снискавших перед Касталией во времена ее основания большие
заслуги  патрицианских  семей,  где  существовал не совсем и  поныне ушедший
обычай  отдавать  сыновей,   при  наличии  у  них   достаточных   для  этого
способностей, в элитные  школы,  чтобы они  воспитывались там  на  положении
гостей; право на это в таких семьях стало  традиционным. Подчиняясь  в любом
отношении тем же правилам, что и прочие элитные ученики, эти вольнослушатели
составляли все же исключение в их среде -- хотя бы потому, что, в отличие от
них,  не отрывались с каждым годом все больше от родины и семьи, а проводили
дома  все  каникулы и,  сохраняя тамошние нравы и  образ мыслей,  оставались
среди однокашников  гостями и  чужими  людьми. Их ждали родной  дом, мирская
карьера, профессия и женитьба, и  только считанные разы  случалось так, что,
проникшись духом педагогической провинции, такой  гость, с согласия семьи, в
конце концов оставался в Касталии и вступал в Орден.
Быстрый переход