– Придётся открыть.

– Но…

– Что «но»? Ждать, когда они приставят револьвер к голове какого‑нибудь ребёнка? Они выиграли, – с этими словами Хайленд нажал на ручку, и обе дверцы распахнулись.

Их было трое. В лыжных масках и с автоматами.

– Оружие! – приказал высокий.

Хайленд отметил, что у него ирландский акцент, и это его ничуть не удивило.

– Мы не вооружены, – сказал сержант и поднял руки вверх.

– Выходи. По одному и – ничком на палубу. – Приказы отдавались властно, но голосом, в котором не было и тени угрозы. Он не утруждал себя ими.

Хайленд вылез из фургона и опустился на колени, но тут его пнули в спину, и он упал лицом вниз. Через секунду второй полицейский оказался рядом с ним.

– Привет, Син, – послышался голос. – Ты ведь не думал, что мы забудем тебя, а?

Миллер молчал, к удивлению Хайленда. Он услышал позвякиванье цепи, потом увидел ноги того, кто подошёл к фургону помочь Миллеру спуститься на палубу.

«Шофёр, видно, убит», – подумал Хайленд. Ключи были у террористов. Он услышал позвякиванье кандалов, потом пара рук подхватила Миллера и помогла ему подняться на ноги. Миллер начал растирать запястья и наконец улыбнулся, оглядывая палубу. Затем он посмотрел на Хайленда.

Ему‑то не было особого смысла таращиться на террориста. На палубе валялась по меньшей мере трое убитых. Одетый в чёрное бандит столкнул голову мёртвого с руля машины, и гудок наконец смолк. В стороне, метрах в шести, стонал, схватившись за простреленный живот какой‑то человек, а над ним склонилась женщина – видно, его жена. Остальные пассажиры сидели группами на палубе – у всех руки на затылке. Возле каждой группы стоял вооружённый террорист. Хайленд отметил, что террористы лишнего шума не производили. Тренированные парни. Шум исходил только от пассажиров. Дети плакали. И характерно, что их родители вели себя лучше, чем те, у кого не было детей. Родителям надо было проявлять выдержку, чтобы как‑то защитить своих детей, тогда как одинокие дрожали лишь за свою жизнь. Кое‑кто из них плакал, всхлипывая.

– Вы Роберт Хайленд, – спокойно сказал высокий. – Сержант Хайленд из знаменитого С‑13?

– Так точно, – ответил сержант. Он знал, что смерть близко. Жутко умирать в день Рождества. Но коли так, ему нечего терять. Просить о пощаде он не будет.

– А вы кто такие?

– Друзья Сина, конечно. Неужели вы думали, мы его оставим в ваших руках? Судя по голосу, это был образованный человек. – Есть у вас что‑то ещё сказать? – спросил он.

У Хайленда было что сказать, но он знал, что это уже никакого значения не имеет. Он даже не будет развлекать их проклятьями. Ему вдруг пришло в голову, что сейчас он отчасти понимает Миллера. И мысль эта пронзила его, вытеснив страх. Теперь он знал, почему Миллер молчал. «Что за чушь у меня в голове в такой момент!» – подумал он.

– Кончайте и – к делу, – раздался приказ.

Ему были видны только глаза высокого, а что тот делал, он не видел.

Хайленда это разозлило. Теперь, когда смерть была рядом, он почему‑то злился на всякую ерунду. Высокий отстегнул от пояса пистолет и протянул Миллеру.

– Эта работка для тебя, Син.

Син сжал пистолет в левой руке и в последний раз взглянул на Хайленда.

«Этому пидару что меня убить, что кролика», – подумал Хайленд.

– Мне бы оставить тебя там, в той камере, – сказал Хайленд без всякого выражения.

Миллер подумал секунду, подыскивая подходящий ответ. Наконец он вспомнил слова Сталина и поднял пистолет.

– Благодарность, мистер Хайленд… это собачья болезнь.