– В такой день? Не менее часа, – сказал тот и замурлыкал себе под нос «Жизнь на качающейся волне».

Хайленду заранее стало жаль того обильного завтрака, с которым он управился сегодня дома перед поездкой. – «Ничего, – уговаривал он себя. – Доставим мистера Миллера – и домой. Два дня отпуска. Я, черт побери, их заслужил». Через полчаса они прибыли в Лаймингтон.

Хайленду уже приходилось бывать тут, и хотя ничего почти не было видно, он более или менее помнил, как там все выглядит. Ветер с моря дул теперь со скоростью не менее сорока миль в час – настоящий шторм. Паром «Сенлэк» уже ждал их в доке. Только за полчаса до того капитану сообщили, что на борту будет «особый пассажир». Это объясняло наличие четверых вооружённых полицейских, разместившихся в разных концах парома. Операция эта не должна была привлекать к себе излишнего внимания, и уж ни в коем случае осложнять жизнь прочих пассажиров.

Паром отчалил ровно в половине девятого. Хайленд с другим констеблем остались в фургоне, тогда как шофёр с офицером стояли снаружи. «Ещё часок, сказал себе Хайленд, – потом ещё минут десять до тюрьмы – а затем уже спокойненько назад, в Лондон. Можно будет даже вздремнуть». Рождественский обед планировался на четыре часа дня, и он представил себе…

Вдруг его мечтания были прерваны.

«Сенлэк» вошёл в Солент, пролив, отделяющий английский материк от острова Уайт. Считалось, что это спокойные воды… Хайленду даже и думать не хотелось о том, что же тогда творится в открытом море. Паром был небольшой, так что его кренило теперь в обе стороны градусов на пятнадцать.

«Черт побери», – пробормотал сержант и бросил взгляд на Миллера. Выражение его лица не изменилось ни на йоту. Он сидел как истукан – голова откинута к стенке, глаза закрыты, руки на коленях. Хайленд решил тоже расслабиться. За дорогой теперь все равно ведь не надо было наблюдать. Он откинулся назад и вытянул ноги, пристроив их на скамью напротив. Где‑то он вычитал, что с закрытыми глазами не так укачивает. Миллера опасаться не приходилось. Оружия у Хайленда, конечно, не было, а ключ от наручников и кандалов находился в кармане у шофёра. Он закрыл глаза. И правда – немного вроде бы полегчало. Желудок хотя и давал о себе знать, но терпимо. Хайленд лишь уповал, что не будет хуже, когда они выйдут в открытое море.

И тут голова его дёрнулась при звуке автоматных очередей. Заверещали голоса женщин и детей, им вторили хриплые мужские выкрики. Где‑то заревел гудок машины, да так и не переставал реветь. Опять стрельба. Хайленд узнал отрывистый лай пистолетов, которыми были вооружены детективы, – в ответ им раздалось стаккато автомата. Вряд ли это длилось более минуты. Паром начал издавать короткие, громкие гудки, но потом замолк, и только та машина все гудела и гудела. Крики стихли. Уже не было взвизгов, теперь это скорее напоминало стон ужаса. Ещё несколько автоматных очередей вспороли воздух, и наступило молчание.

Это молчание испугало Хайленда больше всего. Он выглянул в окно – только машина да тёмное море за ней. Это ещё не все, он знал это. Рука его нырнула в карман, но пистолета там не было.

«Как они узнали… как эти гады узнали, что мы тут?» – спрашивал он себя.

Опять громкие выкрики, на этот раз в тоне приказов, которым не воспротивится никто, кто хочет пережить этот рождественский день. Хайленд сжал кулаки. Он взглянул на Миллера. Террорист смотрел на него. Лучше было бы увидеть выражение жестокости, чем ту пустоту, что была на этом молодом, безжалостном лице.

Металлическая дверь затряслась от толчка чьей‑то руки.

– Открой или мы её взорвём к чёртовой матери!

– Что делать? – спросил второй полицейский.