– Он спрашивает обо мне?

– Ага. Понимаешь, из‑за того, что случилось с твоим отцом и всего…

– Что случилось с моим отцом?

Тишина в телефоне обрела плотность.

– Майкл!

– Ты хочешь сказать, ты не в курсе?

– Я не разговаривала с ним с тех пор, как уехала. Что стряслось?

Очередная пауза, еще более напряженная. Затем фраза, настолько торопливая и путаная, что я ничего не поняла.

– Неслышно! Повтори!

– Он умер. – Слова накатывали на меня бессмысленными звуковыми волнами. – Ари, твой отец умер.

В какой‑то момент вошла мама и забрала у меня трубку. Я держала ее, не слушая, сидя на полу. Словно издалека я слышала, как она разговаривает с Майклом, но слова не отпечатывались в сознании. В ушах стоял белый шум – всеобъемлющий звук и полное его отсутствие, – и в голове у меня было пусто.

Меня разбудил запах благовоний. Я не могла определить аромат – смесь трав, некоторые из них я узнала – лаванду и розмарин.

Открыв глаза, я увидела дым. Он исходил не от благовоний, а от кучки растений, сложенных на железную жаровню. Едва ли не на всех плоских поверхностях в комнате горели свечи – под сотню белых колонн с мерцающими огоньками наверху. Однако в комнате было прохладно, потолочный вентилятор лениво вращался. Я могла поклясться, что слышала пение женских голосов, но в комнате было пусто.

Должно быть, я закрыла глаза, потому что в комнате теперь находилась Дашай. На ней было белое платье, а волосы убраны под белый шарф. Она сидела на краю моей кровати и кормила меня прозрачным бульоном с перламутровой ложечки. Я ела, не чувствуя вкуса, молча.

Она улыбнулась и ушла. На кровать вскарабкалась Грейс, умылась и лизнула мне руку.

Некоторое время спустя я опять проснулась. Свечи горели по‑прежнему. У кровати сидела мама и читала. Лицо ее в сиянии свечей напомнило мне картину, висевшую у Макгарритов в гостиной и называвшуюся «Матерь скорбящая»: женщина в профиль, лицо спокойное, но печальное, в синем плаще с капюшоном. Я снова уснула, а когда проснулась в следующий раз, барвинковые стены пестрели солнечными бликами. Таким образом, я вернулась в мир живых. Потом мне рассказали, что я провела «в коматозном состоянии» почти неделю.

Все это время мама с Дашай были очень заняты. Постепенно, по мере того как я крепла, они рассказали мне, что они делали.

Вампирская сеть, как я узнала, работает примерно как подземная железная дорога. Когда вампир попадает в беду, другие предоставляют ему транспорт, еду и убежище. Связные моей матери также тайком переправляли спасенных животных подальше от всякой угрозы и обменивались товарами и услугами по бартеру. Но в первую очередь шел обмен информацией.

Друзья мае в Саратога‑Спрингс рассказали ей, что сообщение о папиной смерти появилось в местной газете – они переслали ей копию по электронной почте. Он умер от сердечного приступа. Тело его было кремировано, а прах захоронен на кладбище «Грин‑ридж». Друзья прислали ей по электронной почте фотографию могилы. Дом они тоже сфотографировали, на переднем газоне четко виднелся знак «продается». Кто‑то обстриг всю глицинию, оплетавшую боковое крыло, и теперь дом выглядел уязвимым, голым.

Мама не стала показывать мне все фотографии сразу, дабы избежать слишком эмоциональной реакции. Но трудно было сдерживать чувства, особенно когда я впервые взглянула на снимки. Изображение покинутого дома шокировало меня не меньше, чем вид черного мрамора надгробья. РАФАЭЛЬ МОНТЕРО, было написано на нем, а ниже – цитата: GAUDEAMUS IGITUR JUVENES DUM SUMUS. Дат не было.

– Что означает эта надпись? – спросила Дашай.