Но потом я направилась по тропинке, до тех пор не исследованной мною, и обнаружила сад совсем иного рода. Розы вились по шпалерам, окаймленным алтеем и львиным зевом. По граням фонтана, выполненного в форме обелиска, стекала вода. Клочок земли обрамляли высокие травы. Все в саду было черное: цветы, травы, фонтан, оплетавшие фонтан лозы, даже вода в нем.

– Добро пожаловать в мой сад печали. – Меня догнала Дашай.

Мы уселись на черную чугунную скамью и стали слушать фонтан. Мне это напомнило прочитанный у Готорна рассказ «Дочь Рапаччини», где действие в основном происходит в жутком саду ядовитых растений, похожих на драгоценные камни.

Однако темнота этого сада странным образом успокаивала.

Почему ты посадила его?

– Я читала о готических садах. Две или три сотни лет назад, если ты потерял того, кого любил, ты сажал траурный сад и, сидя в нем, оплакивал утрату. Тебе надо позволить себе скорбеть, Ариэлла.

– У тебя умер кто‑то из любимых?

– Я потеряла родителей и первую любовь, все за один ужасный год. – Глаза ее были как янтарь, ясные, но непроницаемые. – Это случилось еще на Ямайке, давным‑давно.

Она перевела взгляд с фонтана на меня.

– Но ты не хочешь сейчас слушать эту историю. Потом я скопила денег и купила себе билет до Майами, в один конец. Вот уж куда никому попадать не советую. По Майами рыщут банды злых вампиров, кусая людей направо и налево, соревнуясь, кто больше. Они еще и торчат на игле: воруют кровь из больниц и донорских банков и вкалывают себе. Мерзость! И часа не прошло, как я сошла с самолета, а меня уже отвампили. Мне все это не понравилось, и я отправилась на север, подыскивая местечко, где бы меня никто не трогал. Так я нашла Сассу и познакомилась с твоей мамой. – Она улыбнулась. – С первого же дня, когда мы встретились «У Фло», она стала моим лучшим другом. Нам обеим не везло, но мы были упрямы и доверяли друг другу. Мы сложили все, что у нас было, и купили «Запредельную синеву». Терпение и труд все перетрут, солнышко.

Дашай пережила больше горя, чем я, однако я ей немного завидовала. Я вдыхала пряные запахи черного львиного зева и гадала, будет ли у меня еще когда‑нибудь лучший друг.

Обнаружив сад печали, я стала меньше времени проводить в постели. Я ела с мае и Дашай, а иногда и с Беннетом на кухне. Разговаривала мало, но хотя бы вновь обрела способность принимать пищу. Однако внутреннее онемение не проходило.

Однажды во второй половине дня мы с Дашай перекусывали – ломтики сот, сыр и яблоки, – когда вошла мае с бумагами в руках. Друзья прислали ей несколько снимков отцовской могилы. На сей раз мы разглядели бутылку как следует – полупустая бутылка пикардо, а рядом три красные розы на длинных стеблях.

– Как на могиле По, – сказала мае. – Знаете, коньяк и розы.

Я не поняла.

– Каждый год девятнадцатого января – в день рождения По – кто‑то оставляет на его могиле в Балтиморе бутылку коньяка и красные розы, – пояснила она.

– Я слышала об этом, – сказала Дашай. – Очень таинственно.

– На самом деле нет, – сказала мама. – Это делают члены «Общества По». По очереди. Рафаэль состоял в этом обществе, и сам однажды проделал это. Он взял с меня обещание никому об этом не рассказывать. Теперь, полагаю, нет смысла хранить тайну.