– Деннис. Как он?

– Хорошо, – вежливо ответила я и добавила уже честнее; – Переживает, что толстеет и стареет.

– Бедняга. – Она встала и забрала у меня миску, чтобы налить добавки. – А Мэри Эллис Рут… она‑то как?

«Она противная», – подумала я, но вслух сказала;

– Она всегда одинаковая. Она не меняется.

Мама поставила миску передо мной.

– Да уж, не меняется, – довольно произнесла она.

Она сложила руки на столе и смотрела, как я ем. Я чувствовала ее удовольствие – наверное, она испытывала не меньшее удовольствие, чем я, поглощая чудесный красный суп.

– Тебя кто‑нибудь учил готовить? – спросила она.

– Нет.

Я потянулась за высоким голубым стаканом с водой, которую она налила мне. Ее вкус тоже оказался сюрпризом, насыщенный минералами и с ледяным металлическим послевкусием.

– Вода из минерального источника на заднем дворе, – сказала она. – После обеда я тебе все покажу.

– Я немножко умею готовить, – сказала я, припомнив печальную попытку соорудить вегетарианскую лазанью. – А еще я умею кататься на велосипеде и плавать.

– А в лодке грести умеешь?

– Нет.

– Знаешь, как вырастить сад без химических удобрений? Умеешь чинить собственную одежду? А машину водить?

– Нет. – Мне хотелось произвести на нее впечатление хоть чем‑то. «Я умею становиться невидимкой, – подумала я. – И читать чужие мысли».

Она убрала со стола, бросив через плечо:

– Смотрю, мне тут работы непочатый край.

В кухню неторопливо вошла дымчатая кошечка со светло‑зелеными глазами. Она понюхала мою ногу и потерлась о нее мордочкой.

– Можно ее погладить?

Мае подняла голову от раковины.

– Привет, Грейс, – сказала она кошке, – Разумеется. – Это уже относилось ко мне. – Разве у тебя не было домашних животных?

– Нет.

– Ну, здесь у тебя их будет несколько.

Грейс лениво подошла и понюхала мою руку. Затем повернулась ко мне спиной. Мне явно предстояло доказать, что я чего‑то стою.

Втроем мы – я, мама и Грейс за ней по пятам – обходили конюшни: длинное синее строение позади дома. Все стойла были пусты и пахли сладким сеном.

У мае было четверо лошадей, они паслись в загоне. Она позвала их по именам: Оцеола, Абиака, Билли и Джонни Кипарис. Кони подошли, и она представила их мне.

– Можно их потрогать?

Я никогда не подходила так близко к лошадям в Саратога‑Спрингс.

– Конечно.

Она погладила по шее Оцеолу, а я – Джонни Кипариса. Он был самым маленьким из четверых, светло‑серой масти и с голубыми глазами. У остальных масть варьировалась от чисто белой до оттенка слоновой кости и сливок.

Я спросила об их именах, и она сказала, что их назвали в честь вождей племени семинолов.

– Полагаю, про них ты тоже не учила?

Я помотала головой.

– Коренные американцы, которых так и не завоевали. Оцеола вел их на бой против Соединенных Штатов. И о лошадях ты тоже знаешь немного?

– Иногда я смотрела на лошадей на ипподроме. Мы приходили рано утром, когда их выводили на тренировку.

– «Мы» означает тебя и твоего отца?

– Нет. У меня была подруга. Ее звали Кэтлин. Ее убили.

Я рассказала ей все, что знала о гибели Кэтлин. Когда я закончила, она обняла меня.

– Убийцу поймали?

– Насколько я знаю, нет. – Впервые за эти месяцы мне захотелось позвонить домой.