– Саса – это духовная сила, – объяснила Дашай. – Она есть у людей. И у животных тоже. Если ты, скажем, убиваешь собаку, то саса животного входит в тебя, налагает заклятие, мстит.

– Ты умеешь видеть эту саса?

– Да, я могу определить, присутствует ли она в человеке.

Мама поставила на стол тарелку с ризотто и молча уселась на свое место.

– Как она выглядит? – Мне важно было знать.

– У него на краю правой радужки такой как бы огонек, словно пятнышко мерцающего света. – Дашай передала мне миску с салатом. – Этот участок роговицы связан с печенью.

Мае молча ела, но я чувствовала ее скепсис.

– Любой может видеть саса? – спросила я.

– Нет. Во‑первых, надо быть четаглокой. – Дашай закашлялась. – Это ямайское слово. Четырехглазкой, по‑вашему. Это означает способность видеть призраков и духов и все такое.

– Я видела призрака. – Слова сорвались с языка, и я тут же пожалела, что не могу взять их обратно. Они вызвали в памяти образ моей лучшей подруги Кэтлин, убитой год назад.

Ужин мы закончили в молчании. После, когда мама убирала со стола, Дашай подошла ко мне.

– Я могу попробовать научить тебя, если хочешь. Научить видеть саса.

– Может, как‑нибудь потом. – При всем моем любопытстве, я не чувствовала себя готовой увидеть новых призраков. Тот, что я уже повидала, до сих пор преследовал меня.

– По‑прежнему суешь нос не в свое дело?

Наутро из дверного проема гостиной на меня злобно таращилась Мэри Эллис Рут, папина лаборантка.

Я уронила письмо, которое вынула из стопки отцовской почты. Как и все прочие, оно было адресовано Артуру Гордону Пиму, чье имя он принял по переезде во Флориду. Рафаэль Монтеро «умер» в Саратога‑Спрингс.

– Вы‑то что здесь делаете?

Рут выглядела иначе. Те же жирные черные волосы, стянутые в пучок на затылке, то же жучиное тело, втиснутое в засаленного вида черное платье. Но три длинные волосины, торчавшие из бородавки на подбородке, словно посаженные не на место вибриссы, – исчезли. Неужели она их выщипала?

– Он просил меня забрать его почту. – Голос у нее остался таким же скрипучим. – И как раз вовремя, я вижу.

Это было очень в ее духе: обвинить меня в шпионаже, когда она сама вошла в наш дом без приглашения. Но я и не пыталась защищаться. В конце концов, меня поймали с поличным. А история нашей с Рут взаимной враждебности насчитывала годы. Я никогда не понимала, за что она меня так не любит. Полагаю, она ненавидела все и вся, отвлекавшее папу от работы.

Вошла мае с кружкой кофе в руках.

– Мэри Эллис, какой сюрприз.

По ее тону могло показаться, что сюрприз приятный, но я‑то знала. Она питала к Рут не больше приязни, чем я.

– Я пришла за его почтой. – Рут никогда не называла отца по имени.

– Разумеется, – улыбнулась мае. – Как насчет кофе? Или ты предпочитаешь гранатовый сок?

Мы сидели за кухонным столом, потягивая сок и притворяясь, будто рады друг другу, когда вошла Дашай и сказала:

– Они все либо умирают, либо уже умерли.

Рут не спросила, кто «они». Интересно, умела ли она слушать мысли? Я подозревала, что она – одна из нас, но точно не знала. Мне никогда не удавалось настроиться на ее мысли, а ее личные привычки оставались тайной для меня.

– Они ведут себя так, словно их накачали наркотиками, – продолжала Дашай. – В смысле, те, которые не исчезли. Оставшиеся ползают кругами, будто заблудились. – Руки Дашай участвовали в речи наравне с голосом.