– Со мной все в порядке, – солгала я и исхитрилась сделать несколько шагов. – Спасибо.

– Уверена? – Джесс хотел пробыть героем как можно дольше.

– Абсолютно.

– Поехали! – Мисти жаждала возобновить пивные развлечения.

– Мы тебе позвоним, – сказала Осень. Ее мысли, как всегда, расшифровке не поддавались.

Я опустилась на колени, чтобы привязать каяк, и ждала, пока они не скрылись из виду, дабы поковылять по тропинке к дому. Я надеялась, что они не позвонят.

Когда я вошла, мае сидела на диване в гостиной повесив голову и плакала.

– Что случилось? – Я и думать забыла о своей лодыжке.

Она выпрямилась и утерла глаза тыльной стороной ладони.

– Прости, Ариэлла. – И тут же заплакала снова.

Я села рядом и осторожно протянула ей руку. Она стиснула ее влажной ладошкой.

– Все вместе, – прошептала она. – Дашай. Пчелы. Твой отец.

На коленях у нее лежал адресованный ей конверт, надписанный его рукой.

– Что он пишет?

– Ничего. – Она снова вытерла глаза. – Ничего о себе не пишет. Все, что угодно, – про поиск дома, про работу, про «цветовую палитру ирландской сельской местности». – Она вытерла ладонь об футболку. – Сегодня годовщина нашей свадьбы! А этот человек говорит, что помнит все.

Я силилась придумать что‑нибудь утешительное.

– Он не любит говорить о своих чувствах.

– Это я знаю лучше, чем кто‑либо другой.

– Тебе он, по крайней мере, пишет. – Я получила от папы всего две открытки – открытки, доступные праздному взгляду любого, – ничего похожего на пухлые конверты из тонкой голубой бумаги, которые приходили маме.

– Тебе он тоже написал. – Мае махнула в сторону кучки конвертов на журнальном столике. – Они пришли вчера, вместе с этим. Я так расстроилась из‑за пчел, что только сегодня вскрыла почту.

Я вытянула адресованный мне конверт, удивленная собственной радостью. Но не открыла его. Это я хотела проделать в одиночестве.

Мае кивнула. Затем она, должно быть, настроилась на мои мысли, потому что сказала:

– Нет, лодыжка? Надо было научить тебя делать переворот на каяке.

Оказавшись у себя в комнате одна, я разорвала конверт. Письмо состояло в основном из отчета о путешествии: побережье графства Керри пустынно, но красивее, чем он себе представлял, – серые скальные выходы на фоне темно‑зеленых полей и, куда ни глянь, развалины замков.

«История вторгается в современность на каждом шагу», – писал он. Слышала ли я о Скеллигском монастыре? Монахи жили в напоминающих ульи каменных хижинах на скалистом островке в Атлантическом океане у берегов Керри. Они покинули монастырь в двенадцатом веке. Им пришлось уйти из‑за раскола, после того как некоторые монахи стали сангвинистами.

Он надеялся, что я продолжаю читать. Затем он цитировал строчки из поэмы Уильяма Батлера Йейтса: «Так пусть живет, как лавр вечнозеленый, // в родную вечность уходя корнями»[1].

В заключение он писал: «Я скучаю по тебе».

Этого было недостаточно.

Мае сказала, что лодыжку надо хотя бы один день выдержать в покое. Вынужденная неподвижность сделала меня раздражительной. Чтобы развеселить меня, она принесла мне журналы, купленные в городской аптеке.

Это оказались не те, что я предпочитала. В них основное внимание уделялось текущим событиям: правительство, политика, преступность и война. Я листала их, и мне становилось все тошнее и мрачнее.