Интересно, прав ли отец? Действительно, я мало что могла сделать, чтобы остановить войну или преступление. Но какая‑то часть меня испытывала мрачное удовольствие оттого, что теперь я знаю о них чуть больше.

До сих пор война оставалась для меня историческим термином. Под пером историков войны делались обоснованными, понятными, даже благородными, если проанализировать мотивы всех сторон конфликта. Я смотрела на фотографии в журналах и думала: «История – это просто еще одна разновидность повести».

Мае внесла поднос с обедом на двоих. (Дашай «вышла», и, судя по маминому тону, не стоило спрашивать куда.)

Поставив поднос, она сказала:

– У тебя все еще грустный вид, Ариэлла.

– Я читала про политику. – Я развернула салфетку и расправила ее на коленях. – Папа не обращал на нее внимания.

– Тем больше у тебя причин обращать. – Она передала мне приборы. – Если мы будем игнорировать мир, то на свою беду.

– Догадываюсь. Но я скучаю по старым временам. – Фраза повисла над столом сентиментальной розоватой кляксой.

– Я порой тоже.

– О чем ты скучаешь?

– Иногда по Саратога‑Спрингс. Думала, я скажу, что скучаю по уединению, которым наслаждалась здесь, пока не появилась ты?

– Может быть. – Подобная мысль не раз посещала меня.

– Я рада, что ты здесь. Во всех смыслах. – Она сняла крышку с блюда и начала ложкой раскладывать устрицы в белом соусе на подушку из припущенного шпината и поджаренного хлеба.

– Я скучаю по своему велосипеду. – Эта мысль тоже возникла ниоткуда. С папой я почти всегда думала, прежде чем заговорить.

– Твой велосипед, должно быть, на складе, вместе с мебелью из старого дома. – Она протянула мне тарелку, которую я пристроила на коленях.

Устрицы пахли лимоном, сливками, маслом и эстрагоном – они намекали на дальние края, где мне еще предстояло побывать.

– Почему бы нам не поехать и не забрать твой велосипед? Обстановка нам тоже понадобится, когда достроим дом. Рафаэль сказал, чтобы мы взяли со склада все, что нам нужно, а остальное раздали.

Мае сообщила, что заказала нам билеты на самолет до Олбани на начало сентября. Там мы возьмем напрокат грузовик, поедем в Саратога‑Спрингс, а потом на нем же вернемся домой со своим имуществом. Мысль навестить родной город вместе с мамой мне понравилась. За обедом мы говорили о папе.

– Ты права – Рафаэль никогда особенно не понимал политики, – сказала мае. – Может, потому, что ему не было знакомо чувство семьи или принадлежности к группе. Отца он не знал. Мать умерла при его рождении, вырастила его тетя.

– Тогда, по‑моему, ему должно еще больше хотеться быть рядом с нами. – Я едва прикоснулась к еде, а против маминых устриц в белом соусе практически невозможно устоять. – Ему стоило задержаться здесь подольше, чтобы дать нам шанс. – «Шанс побыть семьей», – добавила я мысленно, посчитав эти слова чересчур сентиментальными, чтобы произносить их вслух.

Мае все равно их услышала.

– Но если человек растет без этого ощущения близости, откуда ему знать, как испытывать ее к другим. Она может просто пугать его.

– Я выросла без этого. – Я отодвинула тарелку. – Хочешь сказать, я никогда ни с кем не буду близка?

Слова задели ее, но она постаралась не показать виду и снова пододвинула мне тарелку.