Изменить размер шрифта - +

     - Ложись, сын. Поверь, для беспокойства нет никаких оснований. У матери кроме Наташи есть и другие подруги. И мы напрасно портим себе кровь.
     Я все-таки остался с ним. И вот тогда он спросил:
     - Она тебе ничего не говорила? Не пыталась объяснить свое поведение?
     - Нет.
     - Вчера, по-моему, вы долго оставались вдвоем в саду. - Она рассказывала о том, как вы с ней встретились и поженились, о квартире на набережной Турнель.
     - Имена называла?
     - Упоминала ваших друзей.
     - У нас был только один друг. Послушай, Андре. Извини, что я говорю об этом теперь, когда тебя надо оградить ото всех забот. Не знаю, что случилось, но я тоже заметил, что с некоторых пор ты изменился. Не прошу у тебя откровенности. Лучше, чем кто бы то ни было, я понимаю, как нелегко затрагивать эту тему. Твоя мать уверена, что ты знаешь, и вбила себе в голову, что это я рассказал тебе обо всем.
     - Тогда, - заметила Франсина, - почему ты заговорил о телефонном звонке моего отца? - Постой, я не закончил. В субботу моя мать, а такое бывает часто, лгала, чтобы узнать правду. Речь шла о твоих родителях. И между прочим она бросила отцу:
     - Ты - как Буадье: они вечно суются не в свои дела.
     - Мои родители?
     - Ты не понимаешь, Франсина?
     - А ты-то понимаешь?
     - Пытаюсь. Я лучше тебя знаю свою мать, особенно с некоторых пор.
     Отец прав, говоря, что она страдает. Я даже уверен, что она всегда страдала.
     - От чего?
     - От того, что не такая, какой хотела быть. Если бы твоя мать болела раком и стонала целыми днями, ты сердилась бы на нее?
     - Конечно нет.
     - А здесь разве не то же самое? Она не выбирала свой темперамент, характер, склад ума.
     - Так сказал тебе отец?
     - Почти.
     - Он не сердится на нее?
     - Напротив, упрекает себя за то, что не смог сделать ее счастливой.
     - Видишь ли, сын, - прошептал он мне, густо покраснев, - когда берешь на себя ответственность за судьбу другого человека...
     Молодые люди замолчали, глядя на бельгийцев, которые семенили за гидом к автобусу, стоявшему возле террасы.
     - Когда вернулась твоя мать?
     - Около двух часов ночи. Мы услышали шум у ворот. Сначала хотели броситься туда - нам показалось, что машина врезалась в столб. Отец первым взял себя в руки и не позволил мне выйти. Он прислушался. Мотор продолжал урчать. Машина резко дернулась назад, потом въехала на аллею и, наконец, остановилась в гараже.
     - Поднимался бы ты к себе, Андре. Если она увидит нас здесь вдвоем...
     - А ты?
     - Я тоже поднимусь.
     Он даже погасил свет. Мы направились к лестнице и уже добрались до второго этажа, когда ключ начал тыкаться в замочную скважину.
     - Ты видел мать в тог вечер?
     - Нет. Я был у себя в комнате, и до меня доносился ее пронзительный голос, такой, словно она крепко выпила. Прохаживаясь от будуара до ванной, она безостановочно говорила, но я слышал только то, что произносилось в коридоре:
     - Говори потише, Жозе.
     - А почему я должна говорить тише? Я пока еще у себя дома, разве нет?
     - Андре.
Быстрый переход