|
Во всяком случае, должна была быть пьяной: выпила я довольно много. К сожалению, голова оставалась трезвой, как сейчас. Знаешь, что я вчера делала? - Нет. - Заходила без разбора во все бары подряд, где раньше ноги моей не было и о существовании которых я даже не подозревала. Побыть одной, иметь возможность подумать - вот все, чего я хотела. Когда, поглядывая на меня, официант начинал бросать косые взгляды, а посетители шептаться, я уходила и шла в другое место. Кстати, в одном из баров я увидела группу парней твоего возраста, с девушками, лицеистов без сомнения, и, возможно, среди них были твои одноклассники. Ты стыдился бы, узнай они меня? - У меня нет никаких оснований стыдиться тебя. - Ты действительно так считаешь, Андре? У тебя еще сохранились иллюзии на мой счет. Во всяком случае, себя я не люблю, и гордиться мне нечем. Отец знал, что жена сейчас у сына и, наверное, нервничал. А может быть, стоял внизу под лестницей, прислушиваясь и в любой момент ожидая взрыва. - То, что я рассказала тебе в субботу о Наташе, неправда. Не знаю, зачем я это сделала. Видимо, потому, что вы сваливаете все на Наташу, и мне инстинктивно захотелось защитить ее. Он не спросил, означало ли вы отца и его самого, и что подразумевалось под все. Он больше не бунтовал, сидел мрачный, смирившийся. Терпел, подавленный усталостью, бессонной ночью, а ведь ему было жизненно необходимо спать вдоволь. - Наташа - я лучше поняла это вчера, когда заново разобралась в своих мыслях, - никогда по-настоящему не любила сына. И я задумалась: а верно ли утверждение, что все женщины обладают чувством материнства, или это просто миф? Она никогда ни с кем не считается, да и не считалась. Наташа - не славянка и не имеет никакого отношения к известной русской семье, о чем она распускает слухи. Родилась она под Парижем, в Исси-ле-Мулино, где ее отец служил почтальоном, а брат до сих пор держит сапожную мастерскую. Можешь себе представить, через что она прошла и что ее ожидало в жизни. Она всегда думала и до конца дней своих будет думать только о себе. Вряд ли она станет другой. Ее сын - случайный ребенок; с рождения она передоверила его нянькам, потом гувернанткам. Мужья, любовники тоже не много значили для нее, разве что с точки зрения карьеры, и если теперь, главным образом в подпитии, она говорит о Джеймсе с показной нежностью, то лишь потому, что он еще может пригодиться - хотя бы для легенды, которую она создает о себе. В действительности она холодна, расчетлива. Порой я ее ненавижу. - Зачем же ты так часто встречаешься с ней? - робко спросил Андре, когда она, уставясь в одну точку, замолчала. - А куда, по-твоему, я могла приткнуться? Ты хоть раз задумался об этом? Жены местных врачей, с которыми дружит твой отец, не любят меня, и я плачу им той же монетой. Мещанки, они живут по убогим принципам, которые сами же первые и нарушают при условии, что никто ничего не узнает. Если я и говорила тебе о Наташе... Она опять замолчала, словно хотела уточнить свою мысль, найти нужные слова. - Я не равнодушна, не расчетлива. И тем не менее во мне есть что-то от Наташи. Сложись все иначе, моя жизнь, вероятно, стала бы похожей на Наташину. Мне тоже пылко хочется жить. Нет, не совсем так, скорее, жажда... - Ты жалеешь? - Теперь не знаю. |
