|
И все-таки я до сих пор люблю и жалею его, поскольку знаю" это просто мания, болезнь. Даже если бы он не заметил меня на улице Сент Андре-дез-Ар, все было бы так же. Такой уж у него характер. Он сразу почувствовал, что меня переполняет энергия, а он медлителен, робок, создан для жизни в своем уголке. Он боялся меня, боялся каждого моего шага. Он боялся, что мне откроется жизнь, совсем другая, чем с ним. Он не верил даже в самого себя. Ему ничего не хотелось. Он женился потому, что все женятся, чтобы не быть в одиночестве, но никогда не знал страсти, только ревность, и ему в голову не приходило, что женщина еще и самка... Вот уже четыре года, как он не прикасался ко мне. На лестнице послышались шаги, тяжелые, медленные. Мать бесстрастно смотрела на дверь, сдерживая первый порыв. После долгой тишины дверь открылась. На пороге стоял отец, лицо его не выражало никаких эмоций. - А я-то думаю, где ты, - обратился он к жене. - Как видишь, здесь. Не один ты ходишь к Андре на чердак. - Тебе не кажется, что уже поздно? - Сейчас спускаюсь. Спокойной ночи, Андре. Не решаюсь сказать: "Спокойной ночи, Било", - ты этого не любишь. - Спокойной ночи, мама. Спокойной ночи, папа. Он не сдвинулся с места: не хотелось целовать их по очереди на глазах друг у друга. - Спускайся. Я иду, - сказала мать. - Я подожду тебя, - промолвил отец. - Как хочешь. И она, вздохнув, вышла за ним на лестницу. Глава 2 Водяной пузырь в тенте надулся, отяжелел и грозил прорвать парусину. Хозяин в черном пиджаке и полосатых брюках долго озадаченно смотрел на него, потом вернулся в пивную. Он вышел снова с тремя официантами, вооруженными швабрами, и на добрых пять минут посетители забыли обо всем: на их глазах разыгрывался спектакль, за перипетиями которого они наблюдали с такими серьезными лицами, словно смотрели на пожарников, поднимающихся по высокой лестнице. - Простите, мсье... Простите, мадам... Официанты залезали на стулья, размахивали швабрами, пытаясь приподнять Пузырь, чтобы слить воду за край парусины, а хозяин давал им указания. Торопливые прохожие, державшие зонтики как щиты, задерживались, чтобы понаблюдать за этой операцией, словно она была сложной и опасной; даже полицейский со свистком в зубах и тот с любопытством поглядывал издали на происходящее. Поглощенные собой Андре и Франсина, молчали, не упуская ни одного движения официантов. Но либо стулья были слишком низкие, либо швабры короткие. Лестницу принес сам хозяин. Он влез на нее, дотянулся шваброй до пузыря и стал сдвигать его к краю. Когда наконец ему это удалось и поток воды хлынул на тротуар, вид у него стал почти геройский. - Тебе не пора, Франсина? - Я не спешу. Мы ужинаем в половине восьмого, потому что в восемь братья ложатся спать. А бывает, что у отца пациенты и он ужинает один. - Ты составляешь ему компанию? - Когда могу. Ты больше ничего не хочешь мне сказать? - Как раз стараюсь припомнить - о чем бы. В основном это мелочи, которые сами по себе ничего не значат, но в веренице событий принимают иной смысл. Он грустно улыбнулся. |
