Глава восьмая

Мелиадус во Дворце Времени

На следующий день, ранним утром, после скверно проведенной ночи, когда сон бежал от него, а найти удовольствие не получилось, барон Мелиадус отправился с визитом к Тарагорму во Дворец Времени.

В Лондре почти не было открытых улиц. Все дома, дворцы, склады и казармы соединялись между собой крытыми пассажами, яркими, со стенами из витражного стекла в богатых кварталах или из темного маслянистого камня – в бедных.

Мелиадуса пронесли по этим пассажам в паланкине с задернутыми шторами двенадцать девушек-рабынь, обнаженных, с раскрашенными телами (только женщинам Мелиадус позволял прислуживать себе). Он хотел навестить Тарагорма до того, как проснутся эти неотесанные болваны из Коммуназии. Конечно, не исключено, что они действительно как-то связаны с теми, кто помог исчезнуть Хоукмуну и остальным, но доказательств пока никаких. Если оправдаются его надежды на исследования Тарагорма, он, вероятно, получит необходимые доказательства, представит их королю Хуону, оправдается в его глазах и, возможно, избавится от хлопотного задания принимать эмиссаров.

Пассажи начали расширяться, и в воздухе возник странный звук: приглушенный гул и размеренное механическое щелканье. Мелиадус знал, что слышит часы Тарагорма.

Когда он приблизился к входу во Дворец Времени, шум сделался оглушительным, потому что тысяча гигантских маятников качались каждый в своем ритме, колесики жужжали, поворачиваясь, молоточки ударяли по колокольчикам, гонгам и цимбалам, механические птицы свистели, а механические голоса говорили. От всего этого голова шла кругом, потому что, хотя дворец содержал в себе несколько тысяч часов разных размеров, он и сам был гигантскими часами, главным регулятором для всех остальных. И над всеми прочими звуками царило неторопливое, громкое, отдающееся эхом тиканье массивного механизма, идущее откуда-то из-под крыши, и еще шелест чудовищного маятника, который разрезал воздух в Зале Маятника, где Тарагорм проводил большинство своих экспериментов.

Паланкин Мелиадуса наконец поднесли к ряду относительно небольших бронзовых дверей, путь тут же преградили выскочившие навстречу механические люди, а механический голос, перекрывая тиканье всех часов, вопросил:

– Кто явился к лорду Тарагорму во Дворец Времени?

– Барон Мелиадус, его шурин, с разрешением от короля-императора, – отвечал барон, вынужденно перейдя на крик.

Двери не открывались гораздо дольше, чем обычно, решил Мелиадус, но затем они медленно отворились, впуская паланкин.

Теперь Мелиадус оказался в зале с закругленными металлическими стенами, словно попал в корпус часов, и шум еще больше усилился. Зал был полон «тик-таков», «бим-бомов», цоканья и клацанья, и если бы не волчий шлем, барон зажал бы уши руками. Он подумал, что еще немного, и вообще оглохнет.

Его пронесли через этот зал в следующий, увешанный гобеленами (на всех без исключения были строгие изображения сотен разнообразных хронометров), которые приглушали самые сильные звуки. Здесь девушки-рабыни опустили паланкин, барон Мелиадус отдернул занавески руками в латных перчатках и вышел, чтобы дождаться появления зятя.

И снова ему показалось, что прошло слишком много времени, прежде чем его родственник степенно вышел из дверей в дальнем конце зала и кивнул своей громадной маской-часами.

– Ты рано, брат, – сказал Тарагорм. – Сожалею, что заставил тебя ждать, но я еще даже не завтракал.

Мелиадус вспомнил, что Тарагорм никогда не относился с должным вниманием к придворному этикету, и произнес резко:

– Мои извинения, брат, но мне не терпится увидеть твою работу.