Толпа дивится часто их уму,

         Но чаще обвиняет, потому,

         Что в море бед, как вихри их ни носят,

         Они пособий от рабов не просят;

         Хотят их превзойти, в добре и зле,

         И власти знак на гордом их челе.

19

         «Бессмысленный! зачем отвергнул ты

         Слова любви, моленья красоты?

         Зачем, когда так долго с ней сражался,

         Своей судьбы ты детски испугался?

         Всё прежнее, незнаемый молвой,

         Ты б мог забыть близ Зары молодой,

         Забыть людей близ ангела в пустыне,

         Ты б мог любить, но не хотел! – и ныне

         Картины счастья живо пред тобой

         Проходят укоряющей толпой;

         Ты жмешь ей руку, грудь ее <и> плечи

         Целуешь в упоеньи; ласки, речи,

         Исполненные счастья и любви,

         Ты чувствуешь, ты слышишь; образ милый,

         Волшебный взор – всё пред тобой, как было

         Еще недавно; все мечты твои

         Так вероятны, что душа боится,

         Не веря им, вторично ошибиться!

         А чем ты это счастье заменил?»

         Перед огнем так думал Измаил.

         Вдруг выстрел, два и много! – он вскочил

         И слушает, – но всё утихло снова.

         И говорит он: «Это сон больного!»

20

         Души волненьем утомлен,

         Опять на землю князь ложится;

         Трещит огонь, и дым клубится, —

         И что же? – призрак видит он!

         Перед огнем стоит спокоен,

         На саблю опершись рукой,

         В фуражке белой русский воин,

         Печальный, бледный и худой.

         Спросить хотелось Измаилу,

         Зачем оставил он могилу!

         И свет дрожащего огня,

         Упав на смуглые ланиты,

         Черкесу придал вид сердитый:

         «Чего ты хочешь от меня?» —

         «Гостеприимства и защиты! —

         Пришлец бесстрашно отвечал, —

         Свой путь в горах я потерял,

         Черкесы вслед за мной спешили

         И казаков моих убили,

         И верный конь под мною пал!

         Спасти, убить врага ночного

         Равно ты можешь! не боюсь

         Я смерти: грудь моя готова.