В это мгновение сапожники перехватили взгляд Колина, встали и все как один направили свои шила на пришельца и двинулись к нему, как ходячий куст алоэ, блестящий шипами.

— Хорошая кожа для голенищ, — сказали все хором, различаясь лишь сопровождающими их голоса гримасами.

— Верхушка черепа — отличная чаша для клея! — прозвучало следующее полногласное замечание.

— Свежие натуральные волосы — крепкие шнурки получатся! — продолжили они с алчным задором.

— Сухожилия — отличная нить…

— Кости и кровь — неплохое сырьё для клея, как раз пригодится крепить подошвы к нашим семимильным сапогам…

— А из ушей сделаем петли. Пришьём к семимильным!.. Стаскивать будет удобней. Славная парочка, а?.. Коротковаты, правда.

— Ступни пойдут на стельки в шлёпанцы Царицы Смерти!

С неподдельным увлечением продолжали они делить его тело на порции самым непочтительным образом, полагая каждую пядь его для нужд своего ремесла, пока, добравшись наконец до зубов, не заключили:

— Зубы — надёжные гвозди! Они всегда будут издавать особенный скрип, похожий на звук навощённой нити, когда она быстро и ловко проскальзывает сквозь кожу…

И вот уже они выросли прямо перед ним, грозно посверкивая своими носами-шилами, загнутыми вбок, как кинжалы. Нельзя было терять ни секунды.

— Старуха с веретеном… — начал Колин.

— Знать её не знаем! — взвизгнули сапожники и сделали ещё шаг вперёд.

— Старуха с прялкой… — уточнил гость поспешно.

И все они, бросившись назад, к своим стульям, торопливо уселись и энергично заработали молотками.

— …она пожелала, чтобы я, — продолжил Колин, — попросил у Сапожника кусок воска.

Каждый мастер тут же схватил свой рабочий кусок смолистого воска и протянул его просителю. Колин взял воск из рук ближайшего, заметив, что и у всех прочих он тоже исчез, после чего сапожники застыли неподвижно и молча уставились на него.

— Но что же мне делать с ним? — поинтересовался Колин.

— Я немного провожу тебя, — сказал Сапожник, сидевший чуть ближе других, и взял Колина под руку. — Пройдёмся, я всё тебе расскажу. Старуха с веретеном и прялкой — моя царственная бабушка. Она воистину добрая и почтеннейшая доисторическая душа…

Колин переступил порог мастерской и, признаться, с некоторым облегчением выбрался наружу. Сапожник, пропустив его вперёд, проследовал за ним. Случайно оглянувшись, Колин обнаружил, что все без исключения стулья в мастерской опустели, а само место дышало теперь поразительной тишиной, словно старый церковный погост.

Теперь Сапожника было не узнать. И в разговоре, и в жестах, и во всём поведении его вдруг проявился невероятно вежливый — чтобы не сказать полный условностей — чопорный маленький человечек. По дороге он выдал Колину исчерпывающе подробную информацию, которая могла тому понадобиться в скорой борьбе с хитроумными феями, и сопроводил свои речи любезным подарком в виде удивительно изящного сапожного шила.

Они шли довольно долго, и Колин даже удивился тому, что силы ещё не совсем покинули его. Наконец Сапожник сказал:

— Я вижу, сэр, восход уже близится. Пора мне возвращаться к моим трудам. Как только солнце поднимется, вы сразу сообразите, куда попали.

Он свернул в сторону и в нескольких ярдах от тропинки, по которой они двигались, нырнул в растворённую дверь какого-то одиноко стоящего дома. В тот же миг все окрестности наполнились звуком мягкого постукивания трёх сотен и тринадцати сапожных молотков. И, верно, у каждого сапожника была своя маленькая свечка, укреплённая в дырке стула, на котором сидел и работал мастер…

Пока Колин с изумлением прислушивался и вглядывался в картину коллективно возобновлённого сапожного труда, из-за горизонта показался край солнца, и домик, у которого он теперь очутился, белый и мирно спящий, показался ему смутно знакомым.