Боуман прочел зазывающую надпись: «Мадам Зеттерлинг», затем взглянул через стоянку автомобилей на тир. Распорядитель продолжал внимательно наблюдать за ним. Боуман последовал совету Сессиль и вошел в павильон. Мадам Зеттерлинг выглядела как старшая сестра Мари‑Антуанетт. Гадальные принадлежности состояли из колоды засаленных игральных карт, которые она тасовала и раскладывала с такой скоростью, что ее не впустили бы ни в одно казино в Европе; но предсказание судьбы было таким же. Точно такой же была и цена.

Сессиль, все еще улыбаясь, ожидала его снаружи. Ференц находился под аркой; он явно получал какую‑то информацию от распорядителя тира и внимательно слушал. Боуман снова протер свои очки.

– Да поможет нам Бог! – сказал он. – Ничего особенного, обычные выдумки гадалок. – Он надел очки. – И все же что‑то в этом есть. Однако предсказания моей женитьбы не имеют ничего общего с Ференцем. Абсолютно ничего.

– Что такое?

– Ваше сходство, – серьезно ответил Боуман, – с женщиной, на которой, предположительно, я женюсь.

– Подумать только! – Она удовлетворенно рассмеялась. – У вас оригинальный ум, мистер Боуман.

– Нейл, – поправил он.

И, не дожидаясь следующего совета, вошел в третий павильон. Насколько позволяла ситуация, при входе в него Боуман быстро оглянулся и увидел, как Ференц пожал плечами и направился в передний дворик.

Третья предсказательница судьбы обладала чертами трех ведьм из «Макбета». Она разложила карты и сообщила, что ему предстоит морское путешествие, где он встретит брюнетку с волосами черными как вороново крыло. И когда Боуман возразил, что через месяц женится на блондинке, она грустно взглянула на него и взяла деньги.

На лице Сессиль, которая явно рассматривала его как охотника до легких развлечений, играла презрительная усмешка.

– Какие еще потрясающие тайны раскрыты?

Боуман снова снял очки и недоуменно потряс головой: насколько он мог судить, он уже не являлся объектом наблюдения.

– Я ничего не понимаю. Она сказала, что отец моей будущей избранницы был великим мореплавателем, так же как и ее дед и прадед. Но мне это ничего не говорит!

Однако это хорошо было понятно Сессиль. Настроение ее изменилось, на лице появилась улыбка. Она растерянно взглянула на Боумана.

– Мой отец – адмирал, – медленно сказала она. – Дедушка тоже был адмиралом, как и прадедушка. Вы... Вы могли узнать это и до гадания.

– Конечно, конечно! У меня есть полное досье на каждую девушку, с которой я собираюсь познакомиться. Приходите ко мне в номер, и я покажу вам свои файлы. Я вожу их с собой в фургоне. Подождите, у меня есть кое‑что еще. Я цитирую: «У нее родинка в форме розы величиной с клубничку на таком месте, где ее никто не может увидеть...»

– Боже мой! Я не могла бы сказать об этом лучше, продолжайте, я слушаю. Может быть, вы скажете что‑нибудь и почище!

Но Боуман без всяких извинений и не объясняя причин, – впрочем, в этом в тот момент не было необходимости, – направился к четвертому павильону, единственному, который представлял для него интерес. Сессиль была настолько потрясена услышанным, что странное поведение Боумана отошло на второй план.

Помещение было тускло освещено единственным светильником, висевшим в углу. От слабой лампочки падало бледное пятно света на зеленое сукно стола и лежавшие на нем руки со сцепленными пальцами.

Женщины, которой принадлежали эти руки, не было видно: она сидела в тени, низко опустив голову. И все же нетрудно было заметить, что она не похожа ни на колдунью из «Макбета», ни на других ведьм‑гадалок. Это была юная девушка с золотисто‑каштановыми волосами, которые ниспадали ниже плеч; черты ее лица были почти неразличимы.