– Фантастика! – Она опять покачала головой и шепотом повторила: – Фантастика...

– Конечно. – Он взял ее за руку. – Пойдем, я покажу тебе их тела.

Боуман знал, что никогда бы не смог обнаружить тело Говала в этой темноте, но найти тело Коскиса не составляет никакого труда, а для доказательства будет достаточно и одного трупа. И после этого, он знал, ему уже не надо будет ничего доказывать. В ее лице, сейчас очень бледном, но совершенно спокойном, что‑то изменилось – он не понял что, просто отметил изменение. Затем она приблизилась к нему, взяла его свободную руку в свои, не одобряя и не осуждая его, – просто подошла и нежно прильнула к нему.

– Куда ты собираешься ехать? – Ее голос был низким, но не дрожал. – Ривьера, Швейцария?

Боуману хотелось крепко обнять ее, но он решил подождать более подходящего момента. Он сказал:

– Сен‑Мари.

– Сен‑Мари?

– Да. Это то место, куда направляются цыгане. Именно туда я хочу поехать.

Наступило молчание. Затем Сессиль сказала безучастным голосом:

– Умереть в Сен‑Мари?

– Жить в Сен‑Мари, Сессиль, оправдать свою жизнь на этой земле, если тебе так больше нравится. Мы, бездельники, вынуждены делать это, ты же знаешь.

Она спокойно посмотрела на Боумана, но ничего не сказала. Казалось, он ожидал этого: она была человеком, который всегда знает, когда нужно промолчать. В бледном свете луны ее лицо выглядело печальным.

– Мне бы хотелось узнать, по какой причине пропал молодой цыган, – продолжал Боуман. – Я хочу знать, почему его мать и три девушки‑цыганки живут в страхе. Я хочу знать, почему трое других цыган пытались, будь они прокляты, убить меня сегодня вечером. И я хочу узнать, почему они были готовы на все, чтобы убить тебя. А тебе не хотелось бы выяснить это, Сессиль?

Она кивнула и отпустила его руку. Боуман взял чемоданы, и они прошли мимо главного входа в отель. Вокруг не было ни души, не слышно было ни единого звука, шороха или крика – ничего, кроме спокойствия и мирной тишины Елисейских полей или, может быть, тишины смиренного кладбища или морга. Они прошли по извилистой крутой дороге до ее пересечения с другой дорогой, идущей через Чертову долину с севера на юг, и резко повернули на девяносто градусов. Еще через тридцать ярдов Боуман с облегчением поставил чемоданы на траву около дороги.

– Где ты припарковала машину? – спросил он.

– В конце стоянки с внутренней стороны.

– Это удобно. Я имею в виду, что придется выез жать через стоянку и передний дворик. Какая модель?

– "Пежо‑504" голубого цвета. Он протянул руку:

– Ключи.

– Почему? Ты думаешь, я не способна вывести свою машину из...

– Не «из», моя дорогая, а «через», через любого, кто попытается встать на твоем пути. Потому что они сделают это.

– Но они же спят!

– Наивность! Наивность! Они сидят за столом и потягивают сливовицу, ожидая хороших вестей о моей смерти. Ключи!

Сессиль одарила его скептическим взглядом, в котором сочетались раздражение и неподдельный интерес, поискала в сумочке и вынула ключи. Боуман взял их и пошел. Она последовала за ним, он отрицательно покачал головой.

– В следующий раз, – сказал он.

– Я понимаю. – Она скорчила гримаску. – И я не думаю, что мы поладим друг с другом.

– Но для нас лучше ладить, – ответил Боуман. – Это в общих интересах. И было бы прекрасно, чтобы ты осталась жива и невредима. Стой здесь!

Через две минуты, скрываясь глубоко в тени, Боуман стоял у входа в передний дворик.