– Ты, кажется, воспринял мое сообщение чересчур спокойно.

– Я так же, как и ты, схожу от всего этого с ума, Сессиль. Только я в этом состоянии, в отличие от тебя, давно и не могу проявлять свои чувства все время. А что касается избитой девушки, они сделали с ней то же самое, что и с Александре. Бедный ребенок, отчаявшись, попытался передать сообщение, какую‑то информацию, поэтому они преподали ей урок, который, по их мнению, она запомнит навсегда, да и другие женщины тоже... Возможно, так оно и будет.

– Какую информацию?

– Если бы я знал, то спрятал бы как можно скорее этих женщин в безопасное место.

– Если ты не хочешь говорить, не надо.

– Слушай, Сессиль...

– Все нормально. Не имеет значения. – Она помолчала. – Ты знаешь, я хотела убежать отсюда утром. Вернувшись с берега Роны.

– Я бы не удивился.

– Но сейчас – нет. Уже не хочу. Мы с тобой теперь связаны.

– Я не хотел бы быть связанным с кем‑либо. Кроме тебя.

Она удивленно взглянула на него:

– Ты это всерьез?

– Да, всерьез, – ответил он.

Они подошли к «ситроену», обернулись, посмотрев в сторону площади. Цыгане суетились. Ференц – они это ясно видели – ходил от одной кибитки к другой, раздавая какие‑то указания хозяевам, которые, едва он отходил, сразу начинали готовиться к отъезду, цепляя кибитки к джипам.

– Уезжают? – Сессиль удивленно посмотрела на Боумана. – Почему? Из‑за нескольких шашек фейерверка?

– Из‑за нашего друга, побывавшего в Роне. И из‑за меня.

– Из‑за тебя?

– Они понимают, что после того, как наш друг вернулся с купания, я слежу за ними. Они не знают, что именно мне о них известно. Они не имеют представления, как я выгляжу сейчас, но уверены, что выгляжу по‑другому. Они понимают, что не смогут выследить меня здесь, в Арле, потому что не имеют ни малейшего представления, кто я и где остановился. Они понимают: чтобы я засветился, необходимо изолировать меня, а для этого надо заставить раскрыться. Сегодня вечером они разобьют лагерь в открытом поле, где‑нибудь в глубине Камарга, и будут лелеять надежду, что поймают меня. Они знают: где бы они ни расположились, там буду и я.

– Ты мастер произносить речи, не так ли? – В глазах Сессиль не было насмешки.

– Просто тренировка.

– И ты, конечно, самого высокого мнения о себе, не так ли?

– Нет! – В его глазах застыл немой вопрос. – Ты полагаешь, они тоже так думают?

– Извини! – Она дотронулась до его руки в порыве искреннего раскаяния. – Я разговариваю так, когда испугана и волнуюсь.

– Я тоже. В большинстве случаев. Мы тронемся, как только ты заберешь из отеля вещи, и в лучших традициях Пинкертона будем следить за ними, двигаясь впереди них. Потому что, если мы поедем за ними, они выставят наблюдателей, чтобы проверять каждую машину, следующую за ними по пятам. А таких автомобилей, едущих на юг, будет немного – сегодня вечером большая праздничная ночь в Арле. И большинство людей не поедет в Сен‑Мари в течение последующих двух суток.

– Они могли бы узнать нас? В такой одежде? Уверена – не смогут!

– Да, пока они не узнают нас. Возможно, еще не напали на наш след. Пока. И, я уверен, они не в состоянии это сделать. Они будут искать машину с парочкой в ней. И непременно с арлезианскими номерами, потому что это должен быть автомобиль, взятый напрокат. Они будут искать мужчину и женщину, загримированных и одетых в праздничные костюмы цыган или пастухов. Они будут искать людей с определенными, хорошо известными им приметами.