– Ни во что. И никому.

Кукла пошевелилась, пытаясь криво улыбнуться. Попытка не удалась. От руки к торчащей в полутора метрах над кроватью стойке, напоминающей вешалку для шляп, шла прозрачная трубка, уходящая в пластиковую белую бутылку, примотанную крюку резиновой полосой.

– Зря ты, Сергеич! Доктор что сказал? Нам помогут вера и оптимизм. Одними лекарствами здесь не справиться, прости Господи.

Антон промолчал, оглядываясь. При каждом движении головы его накрывала душная волна страха, будто он был переполнен им до краёв и теперь боялся выплеснуть наружу. Рука. Его рука? Ну, предположим – он пошевелил пухлыми отчего-то пальцами, получилось. Запястье по-прежнему ныло и дёргало изнутри, но теперь тому имелась причина без всяких порезов: туда тоже воткнута трубка, не напрямую, конечно, а иглой на конце в странную пластиковую бабочку, присевшую на руку.

– Чего крутишься, катетер забился? – с сочувствием спросил манекен.

– Да нет, Лёня, вроде идёт жижица. Больно только.

Итак, куклу зовут Леонид. Мякиш мог сказать даже больше: Леонид Андреевич. Единственный, с кем он здесь более-менее общается, остальные всё больше… телезрители.

– Всем больно. Здесь же место такое, приют победителей анти-лотереи. Вот кто-то пытается понять – да что там, все пытаются! – за какие грехи сюда, а я так считаю, что бывают победители, а бывают проигравшие. Мы из последних.

Голос всё так же дребезжал, но Антону это почти не мешало. Он впал в странное забытье, наподобие остановки на границе между явью и сном. Сейчас или подойдёт автобус и увезёт туда, где мутные видения и мокрая от пота подушка по утрам, либо он сам сделает усилие и проснётся.

Решение пока за ним, вопрос применения остатков сил.

– А ты Дарью Донцову читал? – не унимался-таки лысый дед. – Ну, которая для баб детективчики пишет? Она сочинять начала в такой вот палате, как у нас, мне жена рассказывала.

– Чушь какая… – ответил Мякиш. Разговор позволял не дожидаться автобуса, но возвращал обратно к бубнящим голосам. – Блин, да сделайте потише!

Он хотел крикнуть, но раздался только хриплый писк.

Телевизор, тем не менее, перестал орать. Совсем не выключили, здесь же все равны, демократия на марше, но хотя бы так. Хотя бы…

– Мешает? – продолжал Леонид Андреевич. – Мне тоже… Но людям-то интересно. Без телека тоже скучно. Я, когда не болел, новости, Петухова и киношки обязательно смотрел. Иначе с мужиками потом и поговорить не о чем на работе.

Поверить, что эта надутая болезненной желтизной безволосая кукла ещё и работала где-то, было почти невозможно. Мякиш пошевелился, пытаясь хоть как-то изгнать боль в руке, но теперь получил ещё одну проблему: захотелось отлить. Он опустил лишённую капельницы руку под кровать, пошарил там, неловко и несильно изогнувшись. Без выигрыша. «Утки» там не было.

– Андреич, у тебя судна нет? – спросил он.

– А? Нет. Дежурная с утра все собрала, а потом забыла разнести. В сортир хочешь?

– Ну да.

Переполнявший Антона страх персонифицировался в желании отлить. Всего-навсего, если бы всегда всё было так просто. Зато это желание начало жечь живот, пытаясь разорвать изнутри. Теперь либо под себя, либо…

– Попробую дойти, – сказал он.

– Бутылку держи повыше, тут весь сок в перепаде давления, – ответил Леонид. – А то кровь в капельницу пойдёт.

– Я помню.

Мякиш собрался с силами и сел на кровати, стараясь не дёргать рукой с катетером. Он был одет в свитер и старые спортивные штаны, оставалось только нашарить ногами тапочки на полу: ага, левый попался сразу, значит, и второй – рядом.