Ссать хотелось уже неимоверно, но он держался. Вытащил из резинового плена бутылочку, поднял повыше, теперь можно и подниматься с постели. Второй тапочек. Ключ на старт? Есть ключ на старт. Идут наддувы, отошла кабель-мачта… Не хвататься за стойку, не надо, она слишком неустойчивая. Просто подняться странным чудо-богатырём, перечёркнутым по диагонали трубкой капельницы, с поднятой выше головы бутылкой яда в правой руке и старательно опущенной левой.

Иначе – кровь пойдёт в лекарство, а не наоборот.

– Передавай привет сортиру! – на этот раз Андреичу удалась задуманная кривая улыбка. Вот и славно: вера и оптимизм. – Слава коронарху!

– Непременно. Слава.

Шарк-шарк резиновыми тапками по полу, шаг-шаг по линолеуму. Ряды кроватей, все заняты, все. У кого такие же капельницы, у некоторых программируемые насосы – оранжевые коробки, издающие время от времени противный писк, а если ни того, ни другого – значит, привязанная на шею ленточками из бинта «бомба». Медленный способ введения лекарства, на сутки.

– Слышу работу клапанов. Даётся зажигание.

Всё равно, что говорить, всё равно. Главное, подбодрить себя. Остальным плевать, только Серёга оторвал взгляд от телека у входа, кивнул. Хороший парень, молодой ещё, жалко.

Остальных тоже, но меньше. Или – совсем нет.

Больница старая, до новой у властей руки не доходят лет сорок. Поэтому туалет на этаже один, не в палатах, а за углом длиннющего коридора, где неудобные скамейки, плакаты о вреде туберкулёза – вот уж чего опасаться поздно! – двери и общий холодильник у выхода на лестницу вниз. Отделение химиотерапии на третьем этаже «сталинки», где этаж за два обычных, само по себе жестокое испытание.

Дежурная у окна вскинула голову, посмотрела над опущенными на нос очками, промолчала. Её ошибка, конечно, не раздать «утки», но не ругаться же… Здесь вообще мало кто устраивает скандалы, все терпят. По сравнению с победой в анти-лотерее мелкие бытовые неудобства – чепуха.

Антон прошёл мимо процедурной, потом миновал открытую дверь лекарственного блока: вон девчонки в белых халатах шуршат, наводят новые порции. Его знобило и качало, но он шёл. Маленький подвиг старого человека, вынужденный, но так бывает. Многие подвиги совершаются совершенно не по желанию, скорее, из неизбежной необходимости.

Поворот. Теперь-то уже скоро. Резь внутри стала ещё сильнее, но вот и дверь в туалет. Теперь небольшой акробатический трюк: повесить и повернуться. Слава в веках тому, кто присобачил на перегородку между кабинками это крючок, аккурат для бутылки!

В сортире воняло хлоркой и было холодно, рамы закрыты, но чья-то добрая душа открыла длинную форточку, откуда тянуло морозным воздухом.

– Поехали! – выдохнул Антон, выпуская струю. Сразу стало легче. – Самочувствие отличное, продолжаю полёт, растут перегрузки.

Дверь за спиной хлопнула, но не оборачиваться же. Зашёл ещё кто-то. Как зашёл, так и выйдет, здесь место общественное. Лишь бы курить не надумал, тогда заведующий отделением всех дрючить будет, кто рядом оказался.

Закончив дело и сняв бутылку с крючка, Мякиш остановился возле умывальника. Не настолько он фокусник, чтобы сейчас руки помыть, а вот зеркало его притянуло. Казалось бы, насмотрелся уже, а снова и снова… Так люди в цирк ходят, на уродов полюбоваться. Принцип один: спасибо, Господи, что это не я.

А это вот – он.

– Здорово, лысый! – негромко сказал он. Услышит кто? Да плевать!

Такая же безволосая кукла, как и Лёня. Желтоватая, с угрюмым выражением лица и неопределённого возраста – от сорока до бесконечности.