Профессор Хичкок назвал бы его фантомоидом (а Клаусу было плевать на термины). И потому он спокойно поднялся бы и пошел пешком до ближайшей кассы, где продают билеты на седьмое небо. А санки на следующее утро нашли бы френдшипские дворники. И страшно поразились бы этой находке, потому что волшебные санки очень уж непохожи на любой из известных человечеству летательный аппарат.
И вдруг Санта-Клаус услышал детский крик.
– Отпусти-и-и!! доносилось откуда- то неподалеку.
«Стоп, – подумал он. – Пожалуй, я рановато расслабился, а? Ведь одно дело, когда деткам надоел старый зануда Санта- Клаус. Но если деток мучают и не дают им встретить Рождество как полагается – это дело совсем другое!..»
Штурвал уже крутился сам по себе, как бешеный. Но Клаус схватил его, словно быка за рога, и моментально укротил. Он направил санки в ту сторону, откуда доносился крик, и через пару секунд увидел мрачный силуэт замка Уипстофф. Окна в замке не горели, и лишь крохотное подвальное окошко над самой землей излучало неверный свет.
Именно там, судя по душераздирающим звукам, и мучали кого-то из шестиста девяносто пяти френдшипских деток.
– Отстань, мерзкий урод!.. Помогите-е-е!
У Санта-Клауса сразу стало страшное лицо. Он просто свирепел, когда видел (или слышал), что мерзкие уроды не дают детям проходу.
Мистер Харви со всего размаха двинул ногой по железной двери. Та отозвалась коротким насмешливым дребезжанием.
– Фараоны! Мусора позорные! – вопил психиатр.
Эти словечки он только что прочитал на стене камеры. Там были и другие выражения, значительно покрепче. И Харви внутренне согласился со многими из них, но вслух произнести не мог.
Он отошел к дальней стене и сел на пол.
В камере появился как-то подозрительный запах. Словно где-то рядом поставили мусорное ведро, полное протухших окурков. Доктор недоуменно пошевелил носом и поспешил достать из кармана платок, надушенный одеколоном, который выбирала сама Кэт. Харви прикрылся им, но табачные миазмы как-то умудрялись обходить эту преграду.
Под дверью стал просачиваться желтовато-сизый дым. Он затекал в камеру ровным неторопливым потоком. В. голове мистера Харви мелькнула страшная догадка.
– Пожа-ар! – сначала неуверенно, а потом все громче и громче завопил он. – Пожа-а-ар! На помощь!
– Закрой пасть, – внезапно раздалось у него за спиной.
Харви икнул от неожиданности и осторожно повернул голову.
В углу камеры парило жуткое существо, напоминающее какой-то отрицательный персонаж из «Погонщиков динозавров». Оно не касалось ногами пола (да и ног как таковых у него не имелось), а тело его было прозрачным, аморфным, словно у медузы, наполненным внутри клубами дыма. Но особенно поразил доктора страшный топор с широким лезвием, который чудовище сжимало в руках.
– Пожалуй, даже представляться не имеет смысла, – произнес Табачный Дух (потому что это был, без сомнения, именно он). – У тебя ровно три секунды, приятель. Можешь покурить. Или выкричаться перед смертью. Все равно никто не услышит, а облегчение какое-никакое будет...
И он взмахнул топором. Это был тот самый знаменитый топор, который может висеть в воздухе, когда концентрация табачного дыма достигает критической отметки (другие топоры вешать не рекомендуется). Топором этим били исключительно в грудь, погружая лезвие по самую рукоятку, и тогда человек умирал на месте, даже если до этого момента у него были исключительно здоровые легкие.
Доктор Харви ни на секунду не поверил, что страшилище выполнит свою угрозу – ведь его никто ни разу еще не убивал топором. Уж такой он был человек, этот доктор Харви.
Только это неверие и спасло его. Если бы доктор хоть на секунду допустил, что сейчас умрет, у него задрожали бы руки. |