— Сколько тебя не было? — обнимая сына, тихо спросила Элиситорес.

— Больше трёхсот лет, — тихо ответил он.

И пресветлая задохнулась на миг, перестав дышать от ужаса.

— Триста лет… — эхом повторила она. — Но… но как?

Он не ответил, взяв за руку, подвёл к окну, создал два кресла и, опустившись в своё, указал матери на соседнее. Его прекрасная мать… Великий император Эрадараса смотрел на элару, грациозно опустившуюся в кресло, и думал о том, что никогда не расскажет ей, и так много вынесшей в этой жизни, что его не было в Нижнем мире более года. Что, Элионей, её младший сын, окажется слабохарактерной мразью, позволившей своему «двору» публично предать его мать остракизму и заточить в темницу, оставляя практически без еды и воды, в условиях, в которых едва ли была способна выжить человеческая женщина, но смогла существовать пресветлая. Он знал, что не расскажет, но… Как сказала его любимая: «Меня всегда учили, что для истории нет сослагательного наклонения, в ней неуместно «а если бы», неимоверное удовольствие осознавать, что теперь я могу исправить все ошибки прошлого», и Араэден в полной мере разделял её мнение. И мнение, и неимоверное удовольствие, и осознание того, что сегодня никто не погиб. Ни Великие орлы, ни драконы, ни дриады, ни песчаные демоны. Никто.

И его Чёрная звезда с ним, без ненависти в душе.

— Ты улыбаешься, — тихо заметила Элиситорес. — В твоей улыбке нет циничной горькой усмешки, как бывало раньше, твоя улыбка светится счастьем.

— Я счастлив, мама, — тоже тихо, не желая разбудить ту, что была его счастьем, отозвался Араэден.

Она обернулась, заметив быстрый взгляд сына, и увидела крепко спящую девушку. Увидела и не сдержала изумлённого возгласа. Элиситорес была магом. В те, далекие времена, когда избиралась невеста будущему правителю, она была сильнейшей из дочерей Света, и даже утратив магию, сохранила многое — вдовствующая императрица прекрасно видела в темноте, и потому разглядела даже то, во что не могла поверить.

— Мой сын, — голос оборвался. — Мой сын, её кожа, черты лица… Она элара? Но почему её волосы чернее тьмы? И твой взгляд… Она ведь не Элиэ, мой сын!

Элиситорес повернулась, с тревогой всмотрелась в него, и прошептала то, во что не смогла даже поверить:

— Но ты и смотришь на неё не так, как смотрел на Элиэнару. В твоих глазах нежность, мой сын, её столь много… Кто она, сын?

Но не ответив на вопрос, Араэден даже с некоторым интересом спросил:

— На Элиэ я смотрел иначе?

Элиситорес не привыкла говорить о чувствах, а чувства мужчины к женщине и вовсе были под запретом для обсуждений любой пресветлой, но то, что она не могла сказать раньше, императрица высказала сейчас.

— Когда ты смотрел на Элиэнару, твои глаза искажали свет реальности. Ты смотрел, желая, но был слеп, ты видел то, чего не было в ней, чего не было в тебе. Я говорила тебе.

Он улыбнулся в ответ. Сильный, уверенный, могущественный и… счастливый. Так непривычно для себя — счастливый.

«Нет, ну знаешь, достаточно странно поверить в то, что ты в принципе способен любить», — призналась его нежная.

Он промолчал. Для него вопрос об его способности любить был закрыт ещё пять лет назад, а вот в то, что он счастлив, не верилось до сих пор. Он ощущал, но не верил. Сложно поверить в счастье, если изначально с самого рождения, окружён лишь ненавистью.

— Я расскажу тебе сказку, мама, — он откинулся на спинку кресла, позволив себе ощутить тяжесть этого дня.