Араэден улыбнулся. Сейчас, с высоты прожитых лет, с высоты скалистых гор его опыта, все прежние испытания казались… мелочью. Незначительной, несущественной мелочью. Всё, что терзало долгие годы — отступало, все кто терзал… уже не дышали. Почти все.

— Мы, элары, столь ничтожное значение придаём любви, — продолжил, отстранённо вспоминая события прошлого. — Столь малое. Договорные браки, в которых главным фактором выступает выгода. Гаремы с наложницами, которых используем, едва ли относясь к ним как к равным. Холодность, сдержанность, отстранённость в общении с теми, кто входит в круг доверенных лиц, ведь с раннего детства нам преподносят как единственно верное уверенность в том, что ни в ком нельзя быть уверенным. Но даже в пресветлом Эрадарасе, что возносил в абсолют ложь, лицемерие, притворство и жестокость — я был изгоем. Чудовищем. Монстром. Злом. Я.

Он усмехнулся, с горечью, которую не видел смысла скрывать при матери, и вернулся к рассказу:

— Меня убивали трое суток. Тот кто был врагом, тот кто был мне братом, и та единственная, кого полюбил.

Элисситорес не сдержала тихого вскрика.

— Нет, мама, это не конец, — улыбнулся Араэден. — Это начало. И всё, что я сейчас испытываю к этим троим — благодарность. Впрочем, едва ли они узнают об этом.

Улыбка. Убийственная улыбка, после которой летели головы, ведь благодарность едва ли отменяла даже не месть — кару.

— Когда им удалось вышвырнуть меня из Нижнего мира, это было… жестоко. Даже по меркам нашего жестокого мира. Но в мире, где правят люди, которых мы считаем ничтожной недостойной нам расой, спасшая меня ведьма, ставшая мне второй матерью, после нескольких лет бесплодных попыток вернуться, сделала предсказание: «Когда в сердце твоём воцарится нежная страсть, отдавшей жизнь за любовь позволь дышать».

— Ооо… — только и выдохнула Элиситорес.

Араэден едва ли позволил улыбке тронуть его губы, и продолжил:

— Предсказание, которое я, фактически уничтоженный из-за любви, счёл издевательством, нелепым набором слов, несусветной глупостью, недостойной внимания фразой… Но время шло. Минуты, часы, сутки, годы, десятилетия, сотни лет… Я сумел найти способ вернуть, вернее получить магию, не свою, ту, что приносила мучительную боль при использовании, но найти путь в Эрадарас я не смог. Для того, чтобы осознать, что Дарика была права, мне потребовалось чуть больше сотни лет. К этому моменту я уже смирился с потерей тебя, моих союзников и даже уничтожением Эрадараса. Я знал, что без меня светлые падут под натиском Тэнетра. Я прекрасно это знал… Когда миновал первый год в Рассветном мире, надежды на спасение моей империи не осталось. Когда прошло пять лет — я практически утратил веру в то, что мне доведётся увидеть тебя хотя бы ещё раз. Когда миновало пятьдесят лет — мне пришлось смириться с мыслью, что спасать более некого, и всё, что осталось — месть. Но время продолжало неумолимый бег…

Он замолчал, с ожесточенной застарелой болью вспоминая тот жуткий миг осознания… Очередного осознания полного поражения.

— Сто пятьдесят лет, — продолжил почти равнодушно.

Сейчас он мог сказать об этом с равнодушием пресветлого, преодолевшего и эту преграду, а тогда… тогда он подыхал.

— Двести, — голос сорвался. — Двести лет в заточении, скованный Рассветным миром, утративший надежду даже на месть. В какой-то момент мне хотелось сдаться, я понимал, что возвращение утратило смысл, о как отчётливо я осознавал это.