Потом мой дядя женился, и это было совсем ужасно. Ту женщину звали
Джин Кэй, и я все время была с ней в ту ночь в Инверснейде, когда мы
похитили ее у подруг по старинному обычаю. Она сама не знала, чего хотела:
то она была готова выйти за Роба, то через минуту и слышать о нем не желала.
В жизни не видала такой полоумной, не может же человек говорить то да, то
нет. Что ж, она была вдова, а вдовы все плохие.
-- Катриона! -- сказал я. -- С чего вы это взяли?
-- Сама не знаю, -- ответила она. -- Так мне подсказывает сердце. Выйти
замуж во второй раз! Фу! Но такая уж она была -- вышла вторым браком за
моего дядю Робина, некоторое время ходила с ним в церковь и на рынок, а
потом ей это надоело или подруги отговорили ее, а может, ей стало стыдно. Ну
и она сбежала обратно к своим, сказала, будто мы держали ее силой, и еще
много всего, я вам и повторить не решусь. С тех пор я стала плохо думать о
женщинах. Ну, а потом моего отца Джемса Мора посадили в тюрьму, и остальное
вы знаете не хуже меня.
-- И у вас никогда не было друзей? -- спросил я.
-- Нет, -- ответила она. -- В горах я водила компанию с несколькими
девушками, но дружбой это не назовешь.
-- Ну, а мне и вовсе рассказывать не о чем, -- сказал я. -- У меня
никогда не было друга, пока я не встретил вас.
-- А как же храбрый мистер Стюарт? -- спросила она.
-- Ах да, я о нем позабыл, -- сказал я. -- Но ведь он мужчина, а это --
совсем другое дело.
-- Да, пожалуй, -- согласилась она. -- Ну конечно же, это -- совсем
другое дело.
-- И был еще один человек, -- сказал я. -- Сперва я считал его своим
другом, но потом разочаровался.
Катриона спросила, кто же она такая.
-- Это он, а не она, -- ответил я. -- Мы с ним были лучшими учениками в
школе у моего отца и думали, что горячо любим друг друга. А потом он уехал в
Глазго, поступил служить в торговый дом, который принадлежал сыну его
троюродного брата, и прислал мне оттуда с оказией несколько писем, но скоро
нашел себе новых друзей, и, сколько я ему ни писал, он и не думал отвечать.
Ох, Катриона, я долго сердился на весь род людской. Нет ничего горше, чем
потерять мнимого друга.
Она принялась подробно расспрашивать меня о его наружности и характере,
потому что каждого из нас очень интересовало все, что касалось другого;
наконец в недобрый час я вспомнил, что у меня хранятся его письма, и принес
всю пачку из каюты.
-- Вот его письма, -- сказал я, -- и вообще все письма, какие я получал
в жизни. Это -- последнее, что я могу открыть вам о себе. Остальное вы
знаете не хуже меня.
-- Значит, мне можно их прочесть? -- спросила она.
Я ответил, что, конечно, можно, если только ей не лень; тогда она
отослала меня и сказала, что прочтет их от первого до последнего. А в пачке,
которую я ей дал, были не только письма от моего неверного друга, но и
несколько писем от мистера Кемпбелла, когда он ездил в город по делам, и,
поскольку я держал всю свою корреспонденцию в одном месте, коротенькая
записка Катрионы, а также две записки от мисс Грант: одна, присланная на
скалу Басе, а другая -- сюда, на борт судна. |