Изменить размер шрифта - +
А тоже ведь литература перевешивает, театральные эффекты загораживают живое страдание. Все художник норовит вперед выйти, и человек сам и рта раскрыть не смеет — все за него надумано и рассчитано. Не жди, чтобы, как у Пушкина, героиня могла выкинуть штуку, которой от нее автор не ждал.

А Савелий меня радует. Чувствуется, что теперь он выбрался основательно, потому что без больницы, естественным порядком. И то, что тяжелейшая весна, в которой и здоровому человеку жизнь не мила, бессильный прорыв его прежней молодой энергии — верный знак, что он теперь Отечеству послужит и обабившаяся без него жизнь опять почувствует его крепкую руку. Говорят, и Никита Михалков обрадовался и зовет его обратно в фонд. Дай-то Бог, глядишь, он и Никиту чем-то устыдит.

Догадываюсь, что весна и тебя не радует. А ты в окно не гляди. Включил лампу на столе, сочинил удобное время дня или ночи и работай себе. Бог с ней, с улицей, — на нее если выглядывать, слова не напишешь. А ей только того и надо, чтобы окончательно стыд потерять.

Каждому по потребностям. Эх-ма…

В. Курбатов — В. Распутину

16 мая 2002 г.

Псков

Дорогой Валентин!

Сижу на своих шести сотках и радуюсь. Соловьи соревнуются над Псковом, петушки дачные горло дерут, кукушка насчитывает мне и моим 63 еще 91 (кого бы заставить проверить ее бухгалтерию!).

И ничего не хочется писать и ни о чем думать, потому как начнешь думать — и непременно в тупик себя загонишь.

Тут вот лежит у меня «Факультет ненужных вещей» Домбровского, и я в него время от времени заглядываю. Страшная книга! Удалая, отчаянная, сильная! Никак после нее сталинское время не похвалишь. Язык не повернется — именно потому, что не пугает, а сопротивляется с веселым бесстрашием человека, обреченного смерти, но не уступающего ей и мизинца.

Тиранию (здравицу в честь которой я время от времени поднимаю) хорошо славить из тепла и покоя, с той стороны тюремного замка…

А тут прочитал прохановский «Гексоген». Тоже отчаянная книжка. Как у Достоевского нет виноватых, так у него правых нет. Толпа сволочей у кормушки власти, и всем-то Россию. И бежать некуда…

А «Ад Маргинем» возьми и издай 2-ю книжку с пышной презентацией, и Проханов в переднем углу. А на обложке-то сгнивший череп Ленина…

И вся книжка сузилась до публицистического пустяка. Можно выкидывать, не читая. Предал свою книжку Александр Андреевич за «ад маргинем». И что же, думаешь, не заметил? Слепым надо было быть. Да и обложку уж, верно, автору заранее показали. Нет, захотелось победить их издательство, пробить нашу книгу в их ряды. Только это ведь уж заботы не литературные, и чистого в них мало.

И мы тут с ними сразу оказываемся на одной лужайке, что им и требовалось доказать. Очень я расстроился, увидев это издание.

А из Красноярска прислали альбом «Прощание» — про похороны Виктора Петровича, где собрали все телеграммы, распоряжения, письма (твое эффектно напечатано на фоне рукописного подлинника, а мое вообще факсимильное). Писал Марье Семеновне, а вышло, что заложил доброго человека, чусовского директора, который от горя запил в те дни. Он запил-то один раз, а сейчас будет запивать с каждым новым читателем. И кто бы нас спросил. Тебя-то спрашивали?

И вообще, издание суетливо со всеми этими лжестихами, фотографиями. Похоже, Виктор Петрович еще лежал под иконами, а кто-то уже видел «сюжет», уже набрасывал макет и искал вариант переплета. И хуже всего, что на титул вынесли эпитафию «Мне нечего сказать Вам на прощанье». Всё — игра. Даже смерть. Ладно, прости. Хорошо ли тебе на земле? Утешают ли соловьи? Радует ли солнце?

В. Распутин — В. Курбатову

21 июня 2002 г.

Иркутск

Сладким согласием отозвалось мое сердчишко на твое последнее письмо, на то, что отдался ты грядкам и находишь в этом занятии утешение.

Быстрый переход