– Не утруждай себя заботами о моей совести, – сказал Фостер. – Эта материя выше твоего понимания, собственной‑то совести у тебя никогда и не было. Но перейдем к делу. Скажи, да поскорее, что тебе от меня надо и какие надежды привели тебя сюда.

– Надежда поправить свои делишки, конечно, – ответил Лэмборн, – как выразилась одна старушка, кинувшись в воду с Кингстонского моста. Слушай, вот этот кошелек – все, что осталось от кругленькой суммы, какую всякий не прочь бы иметь в своем кошельке. Ты здесь, видимо, устроился не худо, у тебя есть друзья, говорят даже, что тебе оказывается особое покровительство… Да что ты, брат, выкатил на меня белки, как заколотая свинья? Раз уж попался в сеть, так всем тебя видно. Так вот – известно, что такое покровительство зря не оказывается. Ты должен за это отплачивать услугами, а в этом я и предлагаю тебе свою помощь.

– Ну, а ежели я не нуждаюсь в твоей помощи, Майк? Думаю, что твоя скромность способна допустить такую возможность?

– Иначе говоря, – возразил Лэмборн, – ты хочешь заграбастать сам всю работу и не делиться наградой с другими. Но не будь чересчур жадным, Энтони, от алчности лопается мешок и высыпается зерно. Слушай: когда охотник хочет затравить оленя, он отправляется в лес не с одной собакой. С ним и верная гончая, чтобы гнать раненого оленя по горам и долам, но у него есть и быстроногая борзая, чтобы добить его на месте. Ты гончая, а я борзая, и твоему покровителю может понадобиться помощь обеих собак, и он в состоянии щедро наградить их. Ты отличаешься острой проницательностью, неослабной настойчивостью, упорным и затаенным коварством – в этом ты превосходишь меня. Но я зато храбрее, проворнее, и хитрее и в делах и в разных уловках. В отдельности наши качества не столь совершенны, но соедините их вместе – и мы перевернем мир. Так что ты скажешь – будем охотиться вместе?

– Это подло с твоей стороны… Как ты смеешь совать свой нос в мои дела? – возмутился Фостер. – Впрочем, ты всегда был плохо выдрессированным щенком.

– У вас не будет оснований для таких выражений, если вы не отвергнете мою любезность, – продолжал Майкл Лэмборн. – Но если да, то «проваливай, сэр рыцарь» – как говорится в старинном романе: я либо воспользуюсь вашими советами, либо пойду им наперекор. Я ведь пришел сюда заняться делом, все равно с тобой заодно или против тебя.

– Ну ладно, – сказал Энтони Фостер, – раз уж ты предоставляешь мне такой приятный выбор, лучше я буду тебе другом, чем врагом. Ты прав – я могу избрать тебя для службы господину, у которого хватит денег, чтобы заплатить не только нам обоим, но еще и сотне других. По правде говоря, ты весьма подходишь ему в слуги. Он требует смелости и ловкости – в твою пользу свидетельствуют протоколы здешнего суда. Он требует, чтобы его слуги шли на все – пожалуйста, разве кому когда‑нибудь приходило в голову, что у тебя есть совесть? Тот, кто следует за вельможей, должен быть уверен в себе, – а твое чело непроницаемо, как миланское забрало. В одном только я хотел бы, чтобы ты переменился.

– А в чем же, мой драгоценнейший дружок Энтони? – спросил Лэмборн. – Клянусь подушкой Семерых спящих, я не премину немедленно исправиться,

– Да вот ты сам и показываешь образцы того, о чем идет речь, – ответил Фостер. – Твои разговоры носят печать старых времен, и ты то и дело начиняешь их своеобразными проклятиями, от которых так и несет папизмом. Кроме того, твой внешний вид слишком уж непристоен и нескромен, чтобы тебя взяли в свиту его сиятельства, – ведь лорд очень дорожит мнением света. Тебе надобно одеваться как‑то иначе, на более степенный и спокойный манер, накидывать плащ на оба плеча, а твой белый воротник должен быть не измят и хорошо накрахмален.