|
- Меня поразило, - говорит он будто вскользь, - как Питер о вас заботится. Мне кажется, он считает, что работа в школе слишком подрывает ваше здоровье. "Вот и топор, спасибо богу хоть за эту милость, сейчас мучение кончится". У Колдуэлла мелькает мысль - будет ли приказ об увольнении на желтой бумажке, как в телефонной компании. - Значит, он так считает? - И может быть, мальчик прав. Он такой проницательный. - Это у него от матери. Лучше б он унаследовал мою слабую голову и ее красоту. - Джордж, я хочу поговорить с вами откровенно. - Говорите. Это ваша обязанность. Волна головокружения и мучительной тревоги захлестывает учителя; ему хочется взмахнуть руками, закружиться, упасть на пол и заснуть - что угодно, только не стоять здесь, не сносить, не терпеть все это от самодовольного негодяя, от которого ничего не скроешь. Зиммерман превзошел самого себя в профессиональной ловкости. Его благожелательность, тончайшие оттенки такта, сочувственная предупредительность неиссякаемы. От всей его фигуры так и веет заслуженным начальственным авторитетом. - Если когда-нибудь, - говорит он тихим и ровным голосом, - вы почувствуете, что не можете работать дальше, пожалуйста, придите ко мне и скажите прямо. Продолжать работать в таком случае - значило бы оказать плохую услугу и самому себе, и ученикам. Мне не трудно будет выхлопотать вам отпуск на год. Вы считаете это позором. Напрасно. Год почитать, подумать - что может быть естественней для учителя в самой середине трудового пути. Ведь вам всего пятьдесят лет. Школе это ущерба не нанесет; теперь, когда столько людей вернулось из армии, учителей достаточно, не то что во время войны. Пыль, рвань, плевки, бедность, всякая дрянь из сточных канав, весь хлам и хаос из-за пределов прочного, надежного мира ворвались сквозь дырочку от этого последнего маленького укола. Колдуэлл говорит: - Господи, да если я уйду из школы, мне одна дорога - на свалку. Больше я ни на что не гожусь. И никогда не годился. Я никогда не читал. Никогда не думал. Всегда боялся этого. Мой отец читал и думал, а на смертном одре потерял веру. Зиммерман снисходительно останавливает его движением руки. - Если вас беспокоит этот последний отзыв, помните, что мой долг - быть правдивым. Но я говорю правду, как сказано у апостола Павла, любя. - Я знаю. Вы были бесконечно добры ко мне все эти годы. Не пойму, чего ради вы со мной нянчились, но это так. Он подавляет в себе желание солгать, уверить Зиммермана, что он не видел, как Мим Герцог, растрепанная, вышла из его кабинета. Но это было бы глупо. Он же видел. Будь он проклят, если станет попрошайничать. Уж если приходится становиться под расстрел, надо хоть пройти перед солдатами без чужой помощи. - Никаких поблажек вы не получали, - говорит Зиммерман. - Вы отличный учитель. |
