|
- Я Джордж Колдуэлл, преподаю здесь естествоведение. Приходится Марчу перестать любезничать с Верой, пожать протянутую руку и сказать смиренно, пряча улыбку под короткими подстриженными усиками: - В самом деле, мы как будто не встречались, но я, конечно, слышал о вас и знаю вас в лицо. - Я лютеранин и не принадлежу к вашей пастве, - объясняет Колдуэлл. - Надеюсь, я не помешал вам с Верой. Дело в том, что я очень смущен духом. С беспокойством посмотрев на Веру, которая отвернулась и, того гляди, ускользнет, Марч спрашивает: - Вот как? Из-за чего же? - Вообще я многого не могу понять. Вот, скажем, оправдание делами. Я никак не найду в этом толк и очень хотел бы узнать вашу точку зрения. Глаза Марча бегают, он не смотрит в лицо собеседнику, а оглядывает толпу, ищет, кто бы избавил его от этого взъерошенного долговязого маньяка. - Наша точка зрения не очень отличается от лютеранской, - говорит он. - Надеюсь, когда-нибудь все дети реформации воссоединятся. - Поправьте меня, если я ошибаюсь, ваше преподобие, - говорит Колдуэлл, - но, насколько я понимаю разницу, лютеране утверждают, что надо уповать на Иисуса Христа, а кальвинисты говорят: что бы с тобой ни случилось, все предопределено заранее. Злой и растерянный, Марч нетерпеливо протягивает руку к Вере и чуть ли не хватает ее, чтобы она не убежала из-за этого дурацкого вмешательства. - Смешной разговор, - говорит он. - Ортодоксальный кальвинизм - а я считаю себя в общем и целом ортодоксом - так же христоцентричен, как и лютеранское вероучение. Пожалуй, даже больше, поскольку мы не признаем святых и какое бы то ни было субстанциальное пресуществление в таинстве причастия. - Я сын священника, - объясняет Колдуэлл. - Мой старик был просвитерианином, и, насколько я понял с его слов, есть избранные и есть простые смертные; что дано одним, то другим не дано и никогда дано не будет. Но по тупости своей никак не возьму в толк, почему сперва были созданы простые смертные. Я нахожу этому только одно объяснение - богу нужно было упечь кого-то в ад. Олинджерские баскетболисты увеличивают счет, и Марч должен повышать голос до крика, чтобы Колдуэлл его слышал. - Предопределение, - кричит он, - уравновешивается бесконечной милостью божией! Шум стихает. - Вот этого я и не понимаю, - говорит Колдуэлл. - Не вижу, в чем же бесконечная милость божия, если она ничего не меняет. Может быть, она и бесконечна, но только на бесконечно далеком расстоянии - иначе я не могу себе это представить. Выражение темных глаз Марча становится все более злым и страдальческим - Вера каждую секунду может уйти. - Но это же нелепо! - кричит он. - Баскетбольный матч не место для таких разговоров. Почему бы вам не зайти как-нибудь ко мне, мистер... - Колдуэлл. Джордж Колдуэлл. Вера вот меня знает. Вера поворачивается к ним с широкой улыбкой. |
