|
Все в мире висит, как пыль в заброшенном мезонине. Пройдя еще несколько шагов до того места, где свет фонаря сливается с общим трепетным сумраком, Питер как бы достигает грани, за которой скорость теней беспредельна и маленькая вселенная разом кончается и становится бесконечной. У него ноют ноги от холода и сырости, и это омрачает космические размышления. Словно выйдя из тесной комнаты, он заново ощущает простор города, по которому гуляют огромные вихри, прыгая с неба, словно поднимая прощальный тост. Он заползает в машину, как в пещеру, садится рядом с отцом и, стянув мокрые ботинки, подбирает под себя ноги в сырых носках. Отец быстро выезжает задним ходом со стоянки и по переулку едет к Бьюкенен-роуд. Сначала он слишком спешит и на малейшем подъеме задние колеса пробуксовывают. - А, черт, - говорит Колдуэлл. - Дрянь наше дело. От всех откровений этого дня нервы Питера обнажены, он взвинчен. - А почему мы не уехали два часа назад? - спрашивает он. - Теперь нам не одолеть Пилюлю. Чего ради ты торчал в школе до конца игры, хотя билеты давным-давно были проданы? - Разговаривал с Зиммерманом. - Колдуэлл отвечает сыну не сразу, боясь, как бы это не прозвучало упреком. - Он сказал, что говорил с тобой. Чувствуя свою вину, Питер отвечает резкостью: - Поневоле заговоришь, если он сцапал меня в коридоре. - И ты сказал ему про недостающие билеты. - К слову пришлось. А больше я ничего не говорил. - Ей-ей, мальчик, я не хочу стеснять твою свободу, но это ты все же напрасно. - А что за беда? Это же правда. Значит, ты не хочешь, чтоб я говорил правду? Хочешь, чтобы я всю жизнь врал? - А ты... конечно, теперь это не важно... Но... сказал ты ему, что я видел, как миссис Герцог выходила из его кабинета? - Ясное дело - нет. Я и думать про это забыл. И все забыли, кроме тебя. Ты, видно, воображаешь, что весь мир против тебя сговорился. - Я никогда не мог понять Зиммермана до конца, в этом, наверно, мое несчастье. - Там и понимать-то нечего. Он просто-напросто зарвавшийся старый развратник, который сам не соображает, что делает. Все, кроме тебя, это знают. Папа, почему ты такой... - Он хотел сказать "глупый", но спохватился, вспомнив четвертую заповедь. - ...такой мнительный? Во всем видишь смысл, которого нет. Почему? Почему ты не успокоишься? Ведь этак никаких сил не хватит! Мальчик со злостью бьет коленом по щитку, и крышка перчаточного ящика звенит. Голова отца чернеет смиренной тенью, втиснутой в крохотную шапчонку, которая для Питера воплощает всю отцовскую приниженность, нескладность, легкомыслие и упрямство. Колдуэлл вздыхает и говорит: - Не знаю, Питер. Наверно, отчасти это наследственное, а отчасти - благоприобретенное. |
